Летний ветерок усилился. Птичка уставилась на меня, словно тоже ждала ответа.

– Есть одно, – призналась я, отмахиваясь от неприятных воспоминаний.

Из кухонного окна высунулся Лук. Кивнул на дока, а затем указал себе за спину. Видимо, спрашивал, не пора ли выпроводить Линдена за дверь.

Я едва заметно качнула головой: чувствовалось, что доку необходимо выплеснуть наболевшее. Мне хотелось выслушать его исповедь. Лук понимающе поднял два больших пальца.

– А у меня много. – Док рассеянно крутил обручальное кольцо. – Слишком много. В моем возрасте начинаешь ночами вместо овец считать прошлые ошибки, только они не избавляют от бессонницы. – Он невесело улыбнулся.

На вид док не был стариком: я бы дала ему семьдесят с небольшим. Судя по всему, он выглядит моложе своих лет. Я ничего не знаю о Линденах: в нашей семье все разговоры о них были под строжайшим запретом, который я даже не пыталась нарушить.

Док снова промокнул лоб платком.

– Наверное, каждый начинает переосмысливать свои поступки, когда его настигает болезнь, – выдала я.

Он приподнял темные, кустистые брови.

– Пожалуй, ты права.

В его словах прозвучало столько горечи, что, казалось, ее вылили на меня из ведра, и я немедленно пропиталась ею насквозь. В носу и в глазах защипало. Да что же это? Мне вообще не должно быть до него никакого дела! Борясь с подступившими слезами, я отвернулась и стала наблюдать за скачущей по террасе птицей. Одно ее крыло было неестественно вывернуто, как после перелома. Бедняжка!

– Мы не знали, что у нас есть внучка, – после длительной паузы промолвил док.

К счастью, он не подверг сомнению наше родство, чего я, честно говоря, боялась и даже готова была, если понадобится, сделать тест ДНК.

– Я в курсе.

– Почему Иден ничего нам не сказала?

– Вы действительно не понимаете?

Док перевел взгляд на птицу, клюющую на террасе щепки, и потер циферблат часов.

– Твоя мама не могла не осознавать, как много для нас значила внучка. Мы были бы рады с тобой общаться. Мы имели на это право!

– Вы серьезно?

– Ты все видишь глазами мамы, Анна-Кейт. Но можно посмотреть и с другой стороны.

Надрыв и боль в его голосе вновь заставили меня усомниться во всем, что я слышала о Линденах.

Я стиснула подлокотники кресла.

– Вы обвинили мою маму в убийстве и даже не позволили ей проститься с тем, кого она любила больше жизни. Я считаю, это лишило вас всякого права на меня. И точка.

– Все не так просто, Анна-Кейт…

– Проще некуда. А сейчас мне надо работать.

Я встала и направилась к двери. Испуганно чирикнув, птичка вспорхнула и влетела прямо в спальню на втором этаже. Чудесно! Значит, окно было раскрыто, и теперь у меня в доме чибис. Я нахмурилась.

– Анна-Кейт, подожди, пожалуйста!

Вздохнув, я снова обернулась к доку и нетерпеливо притопнула ногой. Пусть объяснит, почему они так повели себя с мамой. Хотя что тут объяснять…

Док, болезненно сморщившись, уставился на шелковицы.

– Мне кажется, сожаления похожи на рак: они точно так же неумолимо уничтожают человека, медленно, исподтишка. К несчастью, я не могу изменить прошлое. Это не в моих силах. Что сделано – то сделано. Прости. Мне правда очень жаль.

Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я проглотила слова, которые чуть не сорвались с языка, и они обожгли горло. Его извинения запоздали, но… я не была бесчувственным чурбаном и понимала, что Линден говорит со мной искренне. Жаль только, что мама этого уже никогда не услышит.

– Рано ставить точку, Анна-Кейт. Мы можем все начать с чистого листа, если захотим… Если ты захочешь. Прошлое нам не подвластно, но будущее зависит от нас. – Он поднялся и, вновь покачнувшись, сунул руки в карманы. – Я бы хотел пообщаться с тобой, получше узнать свою внучку. Надеюсь, что и ты не против получше узнать меня и всю родню со стороны отца. По воскресеньям в четыре мы все собираемся на семейный обед. Если получится, приходи к нам в гости. Познакомишься со всей семьей.

– Спасибо за приглашение, но я не могу. – Я приоткрыла проволочную дверь и обнаружила, что из зала на меня пялятся десятки глаз. Мгновение – и все отвернулись.

– Ладно, пусть мы тебе неинтересны, Анна-Кейт, но как же твой папа? У нас сохранились его записные книжки и альбомы с фотографиями. Может, тебе было бы любопытно на них взглянуть?

Твой папа.

Я замерла, не отпуская дверную ручку. Конечно, док мной манипулирует. Сразу догадался, что мне нужно, и пытается добиться своего.

Я всем сердцем желала выяснить об отце как можно больше. Понять, что за человек он был. Это для меня очень важно! Я бы с удовольствием часами пересматривала фотографии и без конца слушала бы истории из его жизни. Однако нельзя поддаваться соблазну. Ради мамы.

– Извините, я не смогу, – выдавила я и, метнувшись внутрь кафе, захлопнула за собой дверь.

– Вы когда-нибудь заказывали пирог «Черный дрозд»?

– А как же! – отозвался мистер Лейзенби. – Почти каждый день в течение тринадцати лет. Не заказывал, только если кафе было закрыто. Он очень даже вкусный, пирог-то.

– В него действительно запекают дроздов?

– Нет, сэр. Ничего подобного. – Глаза мистера Лейзенби весело блеснули. – Начинку делают из фруктов.

– А что туда еще кладут?

– Это фамильный рецепт Кэллоу. Если хотите узнать ингредиенты, считайте, вам не повезло.

Журналист протер запотевшую стенку стеклянной баночки.

– Вы верите в местную легенду? В то, что с помощью пирога можно получить во сне послание с того света? – Он скептически усмехнулся. – Что, если съесть кусочек, ночью через пение черных дроздов с тобой заговорят покойные близкие? Как тут написано: «Пироги надо печь, чтоб звучала их речь»…

Мистер Лейзенби поднялся, поправил галстук-бабочку и нахлобучил шляпу, низко надвинув ее на лоб.

– Ты еще не пробовал пироги «Черный дрозд», так ведь, сынок?

– Так. А что?

– Иначе не задавал бы таких глупых вопросов и не отнимал у меня время. Разговор окончен.

Анна-Кейт

– Птицы нигде нет, – сообщила я, спускаясь по лестнице. Я уже трижды обыскала дом. – Наверное, улетела.

– Скорее всего, – подтвердил Лук, переворачивая стул ножками вверх и водружая его на столик. – Думаю, ее одолело любопытство. Птицы вечно суют свой клюв в чужие дела…

– А мне кажется, коты не менее любопытны, – возя шваброй по полу, подала голос Джина.

Серо-голубые глаза Лука потемнели, в них промелькнуло что-то вроде обиды. Он несколько раз провел рукой по щекам и подбородку, приглаживая и без того аккуратную седеющую бороду.