Первое, что бросилось в глаза Никите, когда он вошел в комнату, так это большое количество друз, которыми был заставлен длинный стол, они же лежали и на полу, и по углам. Здесь были сиреневые аметисты, темно-желтые кубики пирита, спаянные между собой каким-то замысловатым образом, огромные полевые шпаты и темные, будто южная ночь, морионы. От обилия красок просто рябило в глазах, а эксперт, стараясь не раздавить какой-нибудь из оброненных камушков, всякий раз высматривал на полу свободное место. У стола в обыкновенных алюминиевых ведрах лежали зеленовато-голубые топазы, а в невзрачном тазике колючими ежиками торчали кристаллы александрита, всякий раз рассерженно вспыхивая красным цветом, как только срабатывала фотовспышка.

— Сколько же здесь всего, — изумленно протянул Журавлев.

Эксперт лишь выразительно хмыкнул.

— Это еще не все. Вон в том шкафу ящик стоит, а в нем первоклассные изумруды.

— Давай взглянем, — предложил майор.

Перешагнув ведро с топазами, он подошел к шкафу и осторожно распахнул створки. Внизу, среди вороха несвежего белья, стоял грубовато склоченный ящик, а в нем лежали куски слюдита, из которого во все стороны, будто зеленые карандаши, торчали изумруды.

— Вот это да! — невольно выдохнул Журавлев. — Я такого количества «зеленки» за всю свою жизнь не видел. — Не удержавшись, он поднял кусок породы, из которой, параллельно друг другу на искрящейся слюдяной поверхности лежали длинные кристаллы изумруда. — Вот этот особенно хорош. — И, повернувшись к Никите, майор спросил: — У вас такие пропали?

Поколебавшись, Зиновьев признался:

— У нас были лучше, у этих цвет темный, а наши изумруды были посветлее. Цвет — тройка…

— Что за цвет?

— Как бы вам это поточнее сказать. Вот эти изумруды как будто бы цвета пожухлой травы. А у нас такого… Ну, в общем, когда весной листья распускаются, но еще не успели насытиться хлорофиллом. Тогда цвет у них становится ярко-зеленым. А в середине лета эти листья уже темно-зеленые.

— Хм… Образно. А с «шуриками» вы работали? — неожиданно спросил Журавлев, хитро посмотрев на Зиновьева.

Опять майор ловко ввернул сленг. Именно так хитники называли александриты. И Никита все более убеждался в том, что оперативник Журавлев специализируется по драгоценностям. Несколько лет назад в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью была создана специальная группа, занимающаяся расхищением драгоценных камней. Не исключено, что он был одним из руководителей группы.

Виновато улыбнувшись, Зиновьев произнес:

— Я ведь коллекционер… Если только в коллекцию.

— Мы у тебя еще дома не были, — сдержанно напомнил Журавлев. — Может, у тебя не меньшее богатство.

— Да куда мне! — вздохнул Никита. — Моя коллекция занимает всего лишь две полочки. И образцы-то у меня не самые хорошие.

— И какие же?

— Пара топазов, есть дымчатый кварц, ну, может быть, в породе будет с пяток крошечных александритов. А здесь, — махнул он рукой в сторону ведра с сапфирами, — один только кристалл с голову ребенка.

— Так вот, я тебе хочу напомнить, — майор уже обращался к нему на «ты», и всякий раз Зиновьев ощущал при этом какой-то внутренний протест. Но ведь не сделаешь же замечание. Не так поймет. — Срок за уклонение от сдачи драгоценных камней государству — до пяти лет!

— Но ведь…

— Не надо мне втирать, что свои камни ты собирался сдавать завтра утром! Я уже слышал об этом. Не прокатит! А еще я напишу рапорт, чтобы тебя прессанули, как следует, — жестко добавил он.

— Послушайте…

Неожиданно майор широко улыбнулся.

— Расслабься! Все это может с тобой случиться, если мы не найдем общего языка. Ты понимаешь меня?

— Да, — подавленно протянул Никита.

Подняв кусок породы, из которой торчали александриты, каждый величиной с крупную горошину, майор спросил:

— Знаешь, сколько могут стоить эти милые «шурики»? Не менее ста тысяч долларов. И эти деньги просто так валяются под ногами в обыкновенной избе, где даже толкового замка нет. Грабителя не заинтересовали камни, следовательно, в квартире Васильевича лежало нечто более ценное, чем «зеленка» и «шурики». Тогда что же это может быть, неужели «белые»? — уверенно предположил Журавлев.

Никита Зиновьев невольно сглотнул. «Белыми» огранщики называли алмазы. «Шурики», «зеленка», «красные» и «синие» по сравнению с «белыми» считались просто детским баловством. Алмазы совершенно другой уровень, это серьезно, и спрашивать за них будут значительно строже.

В этот момент Никита позабыл даже о Васильевиче, который лежал на диване, вытянувшись во всю длину. Его голова покоилась на грязной подушке, из которой во все стороны повылезали перья. Носки у покойника были протертые, видавшие виды, из них выглядывали большие пальцы с пожелтевшими растрескавшимися ногтями.

Никиту всегда удивляла способность драгоценщиков проживать в нищете. И это при том, что они буквально сидели и спали на самоцветах. Часто в их доме не бывало даже буханки хлеба, а где-нибудь в шкафу мог лежать кристалл стоимостью в несколько десятков тысяч долларов.

— Не знаю, — пожал плечами Никита, понимая, что угодил в настоящие тиски. Этот майор умел душить. И уж если ухватил за кадык, то будет держать до тех самых пор, пока не испустишь дух. — Я уже говорил, что Васильевич был человеком скрытным и своими планами ни с кем делиться не любил.

— А ты сам не занимаешься «белыми»? — как будто бы между прочим спросил Журавлев.

— Упаси боже! — с жаром открестился Никита. — Я ведь коллекционер, а не драгоценщик. Для коллекционера что важно? Красота! А драгоценщики этого не ценят, для них камушки обычный товар. Где-то нарыл втихаря, потом отгранил и выгодно продал! Я человек совсем другого плана, для меня важнее эстетика, если хотите!

— Понятно.

Скулы Васильевича заострились. На коже у самых глаз проявились темные пигментные пятна. Раньше Никита их не замечал.

С улицы раздался какой-то шум. Затем опять отчаянно запричитала женщина.

— Что там еще? — раздраженно повернулся майор к двери.

— Какая-то женщина хочет пройти, — сказал лейтенант.

— Кто такая?

— Когда-то она жила вместе с Васильевичем. Не драться же мне с ней!

Журавлев вздохнул. Не самое подходящее время для истерик.

— Верно, не драться. Пусть войдет, — распорядился он. — Будет понятой. Объяснишь ей, что тут к чему. Скажешь, что если будет причитать, тогда выставлю!

— Понял, — сказал лейтенант заметно повеселевшим голосом и тотчас вышел.

В комнате не оставалось ни единой вещицы, на которую эксперт и криминалист не обратили бы свой внимательный взор. Они заглядывали в шкаф, перебирали полки с бельем, обследовали темный чуланчик и всякий раз неизменно возвращались с сюрпризом. Сначала это была тарелка с рубинами, которые хитники запросто называли «красными», затем лукошко, которое до самого верха было заполнено сапфирами. А это уже «синие»…