— Шейла, прости… Я, должно быть, слишком привык к одиночеству.

— Я понимаю. — Она тоже встала и подошла к нему, но не прикоснулась, лишь обдала знакомым запахом духов.

«Неужели столько лет подряд она пользовалась только ими? — невольно подумал Илья и тут же мысленно себя одернул: — Опять? Опять пытаешься анализировать то, во что нужно верить?»

— По большому счету я не нарушила законов виртуальной вселенной, — произнесла Шейла, также облокотившись о перила. — Никто и никогда не утверждал, что личность должна быть замурована в логре. Эту догму придумали мы сами.

— Хочешь сказать — внутреннее пространство Логриса должно быть открытым?

— Ну я же пришла к тебе в гости… — рассмеялась Шейла. — Да, злоупотребив властью, но кому от этого стало хуже? — Она искоса посмотрела на Илью и добавила: — Побудь один.

— А ты?

— Уже поздно. — Она указала взглядом на темнеющее небо.

Горкалов понял намек.

В душе вдруг все похолодело.

— Пойдем, — сделав над собой усилие, погасившее вспышку эмоций, ответил он. — Я покажу тебе дом, комнат в нем много, сама выберешь, какая по вкусу.

Над далекой линией горизонта вставал величественный диск звезды.

Шейла спала. Илья же не сомкнул глаз: он лежал, прислушиваясь к звонкой, царящей в доме тишине, и думал, не решаясь сделать роковой шаг.

Наконец он не выдержал и резко сел в постели.

Приучить свое сознание к процессу сна было непросто. Зачем нужен сон бессмертному рассудку, у которого не осталось нуждающейся в отдыхе физической оболочки?

Однако Горкалов заставлял себя спать. Вопреки ощущению абсолютной власти над окружающим пространством, он прилагал много, казалось бы, ненужных усилий, чтобы превратить существование в жизнь.

Это удалось далеко не сразу.

Безграничная власть над пространством — это прекрасно, но не следовало распускать собственный рассудок понятиями вседозволенности. Горкалов осознавал, что является одним из первых людей, попавших в Логрис. В самом начале ему было очень сложно. Невыносимо сложно заставить себя жить, мыслить посреди безвременья, неопределенности, ведь все, чем он дорожил, осталось за неодолимой чертой физической смерти, и, если бы не знания о Логрисе, полученные еще до вторжения харамминов на Элио, он бы не выдержал, сошел с ума в бесконечных проявлениях безропотно подчиняющегося любому мысленному приказу пространства.

Встав, он умылся, потом прошел по внутреннему балкону второго этажа, заглянул в приоткрытую дверь комнаты, куда накануне проводил Шейлу.

Она спала…

Некоторое время Илья стоял, молча глядя на нее, потом резко развернулся и, спустившись по лестнице, вышел на террасу.

Почему между ними стояла явственно ощутимая в мыслях преграда?

«Может, виной тому моя настороженность? Ведь окружающее пространство подчинено моим мыслям. Не оттолкнул ли я ее своей излишней подозрительностью?»

Илья облокотился о перила.

С одной стороны, все выглядело просто и естественно.

«В таком случае я веду себя, как…»

Мысль оборвалась.

Вихрь воспоминаний поднимался из потаенных уголков сознания, порождая совсем иные мысли:

«Логрис…

Он мертв и логичен.

Он смотрит на нас, а мы уже не существуем, ибо перешагнули ту грань, которая отделяет реальное от вымышленного.

Мир, созданный силой мысли. Что может быть прекраснее, загадочнее, величественнее и непостижимее его?

Иногда мне кажется, что он действительно прекрасен, как сладчайшая из грез, а иногда он становится отвратительным, как самый изуверский кошмар, но в том и заключается величайшее достоинство этого места, что ни один порыв сознания не может своим дуновением отсюда поколебать даже самый крохотный камушек настоящего мира. Внешний мир закрыт для нас, ибо он хрупок, мы же сильны, и существует лишь малая доля существ, сумевших осознать его хрупкость и свою силу. Остальные все еще ищут себя, совершая разные поступки, но, хвала Логрису, уже не там, а здесь.

Наше жизненное пространство раскинулось в новом измерении, будто старая добрая Вселенная перестала существовать… А может быть, так и есть? Не знаю. Не уверен. Сейчас, мысленно записывая эти строки, я, признаться, уже не совсем помню, что такое реальный мир. Сколько прошло лет… или, быть может, наносекунд?.. с тех пор, как я в последний раз дышал, любил, осязал ТАМ…

Не могу сказать. Могу лишь заглянуть в бездну собственной памяти и посмотреть, когда я отдал себя Логрису, но делать это не хочется.

Удивительно, как поздно начинаешь постигать многие истины. Например, ты всегда знаешь, когда с тобой что-то случается в первый раз, но разве можно предугадать, когда то или иное действие будет совершено в последний? Наверное, в этой непредсказуемости, в полном или частичном неведении своего будущего и кроется смысл жизни.

Только попав сюда, я с ясностью понял, что смысл жизни — в ее окончательности. Постоянно тяготеющий над нами призрак физической смерти заставляет жить, он дает стимул созидать и разрушать, стремиться к чему-либо, успеть сделать как можно больше до того момента, как физическая смерть заберет тебя.

Открыв принцип реинкарнации, мы разрушили этот естественный закон, а вместе с ним и психическую устойчивость нашего общества. Первая волна реинкарнаций не принесла ничего, кроме радости, — ведь дети, собиравшиеся со дня на день навечно расстаться с родителями, внезапно вновь обрели своих близких. Да, они вернулись из Логриса триумфаторами, победителями над смертью, и… что получилось из этого?

Сначала была радость, ощущение победы над вечностью, потом пришло разочарование и чудовищный, массовый срыв.

Психология живого существа, как известно, ориентирована на выживание вида в целом — такой постулат заложен в наше подсознание эволюцией, но эти же законы развития постулируют и наступающую в конце концов неизбежную смерть отдельного индивида. Это понятно. Но ведь именно данный столп подсознания, как выяснилось, и был подрублен открытием вечной жизни.

Появилось первое поколение „молодых старцев“ с юным телом и ветхим разумом. После первого мига упоения наступило бессилие, и родился вопрос: что дальше?

Отнять сделанное тобой в течение прошлой жизни у своих потомков и снова пользоваться этим или начать все с нуля, будто ты и вправду молод? Но где взять те надежды и иллюзии, которые движут молодыми в поиске самих себя, где взять оптимизм, жизненную силу, когда в тебе — жизненный опыт, знание, привычка к трезвому расчету и на общество ты смотришь со здоровым цинизмом мудрого человека?

Первая реинкарнация породила, как оказалось, кроме первого вспл’еска эйфории, еще и множество злых, надменных и жестоких существ. Они были юными, впереди у них лежала новая вечность, но они уже знали цену жизни, обществу, отдельным поступкам.