колёс ты дремлешь мрачно,

а память всё жуёт событий жвачку

и нити бед, обид, побед пустячных

и страшных поражений вяжет в узел;

задумавшись, судьба фигурки движет

по шахматной доске злосчастной жизни,

не слыша вздохов тяжких, жалких жалоб –

куда ты держишь путь, зачем? — скажи мне –

нет места на земле, где кто-то ждал бы…

Но неискореним твой дух бродяжий,

разбойничий, мятежный, флибустьерский –

туда, где поезд режет даль пейзажа,

уходишь ты без слов, без взгляда даже

из снов, из головы моей, из сердца…

Бессонница

Бессонница… Бес сонный. Дни без солнца –

бесцветна темень дней декабрьских –

в них

метёт метель, и пасмурно, и дни –

просветы в тусклом сумраке бессонниц;

часы в стеклянной треснутой коробке

устали как и я –

замедлен ход

предновогодних бледных дней коротких,

заполненных бесцельной чепухой;

год на излёте — тянется декада

последняя — за ночью ночь, во мгле,

в безмолвии тоски и снегопада –

так шёлк шнурка скользит в тугой петле;

прошёл Никола Зимний. Обесточен

фонарь дневного света. Полумрак.

И клонит в сон, и не спастись никак

от чар безлунной и бессонной ночи –

но праздники уже не за горами,

и каждый день вчерашнего длинней

на птичий шаг –

и заживает рана,

и тает муки облачко над ней…

Питер

Нет, город насморка и бледных лиц,

нет, город на Неве туберкулёзный –

мне жутко в глубине дворов-колодцев

среди теней твоих самоубийц;

противореча логике любой,

твои мосты в ночи неодолимы,

ты весь в шипах, и мною нелюбимы

каналы с тёмной медленной водой –

их траурные ленты

уносят слепо щепки жизни в Лету,

минуя Летний сад

и лип столетних

безмолвные унылые скелеты…

Нет, город аберраций и химер,

трущоб беспомощных и судеб нищих,

где в каждом вздохе страх, тоска и смерть –

ты никогда мне больше не приснишься –

ни днём, ни ночью –

видеть не могу

ни в перспективе стылого проспекта

ночь, улицу, фонарь, аптеку,

ни пляски сквозняков на берегу,

ни перевернутого мирозданья

упавших в воду арок вверх ногами,

свинцовых туч, плывущих подо мной –

нет, город, опрокинутый вверх дном –

здесь время перепутал старый Хронос –

в минорном шуме ветра похоронном

мне слышен бой часов и метроном –

тебя боюсь…

Меня пугает странно

завёрнутое лемнискатой время

и многомерность тусклого пространства,

разбитого в четвёртом измерении –

и встретишь невзначай осколков россыпь

то на Сенной, то где-нибудь на Росси..

Твоя метафизическая суть –

свечение во тьме огней болотных,

фальшив ты как несправедливый суд,

как роскошь декорации без плоти,

и пафос твой пустой — сплошная ложь –

с фанфарами, безжалостно и ловко,

ты заберёшь, отнимешь, украдёшь

всё до обмылка и куска верёвки;

живёт болото у тебя внутри,

и на крови ты весь, не только храм твой –

нет, город революций и интриг,

крестов, расстрельных списков и охранки,

предательств, безразличия и драм,

рассадник диких нравов коммуналок,

мужчин из стали и железных дам,

и глаз усталых,

и полотнищ алых…

Таким ты был всегда — твоих рабов

здесь за людей от веку не держали –

обрезков красной марли и гробов

фанерных вдоволь было у державы –

но ты прекраснейшим из городов

останешься навечно на скрижалях…

Мне череда полуночных дворцов

в мерцании луны твоей, признаться,

напоминает строй галлюцинаций,

процессию бесцветных мертвецов;

тяжёлые ряды твоих колонн

страшат меня символикой масонской,

их мрачный образ — повод для бессонниц,

таких же страшных, как и страшный сон,

который видят мраморные львы –

нет, город ужаса и наводнений,

ночей прозрачных, мглы и привидений –

уйди из головы!..

Аквариум

Я смотрю сквозь стекло, как резвятся весёлые гуппи

в чистой водной среде и комфорте аквариума –

жизнь прекрасна, когда ты как гуппи красивый и глупый –

и понять, что в неволе живёшь, не хватает ума –

так и я. Так, возможно, и ты, мой случайный читатель –

просто времени нет, чтоб в себе разобраться самом

и признать наконец, что не понял про жизнь ни черта ты,

и твой видимый мир ограничен аквариумом.

Я бы тоже хотела, быть может, прорваться наружу,

закалённые стёкла однажды разбить, разломать,

но боюсь — если вдруг мой аквариум будет разрушен,

где найду я приют и прокорм без аквариума?

Где спасусь я от бурь вне пределов моей ойкумены?

Там космический ветер и ужас, и холод, и тьма –

это страшно представить, и я предпочту переменам

безмятежный покой в сонном царстве аквариума;

мы с тобой уязвимы и тонки, читатель любезный,

жизнь одна — и бесценна, и срок её варварски мал,

и не хочется выпасть до времени в чёрную бездну

из тепла, красоты и блаженства аквариума;

грозный мир за стеклом всех в конечном итоге погубит –

все участники в сборе, сценарий написан, и мне

сделать выбор легко — я как милые глупые гуппи,

остаюсь в безопасном уютном аквариуме.

Ты, конечно, герой, гуманист, и поэт, и учёный –

или вор и убийца, насильник, алкаш, наркоман –

в ваших играх кровавых безжалостных я ни при чём и

равнодушен мой взгляд из-за стёкол аквариума –

здесь безмолвно колышутся ветви растений придонных,

в этом ватном мирке жизнь беспечна, сытна и нема –

и ни звука извне — ни проклятий, ни криков, ни стонов –

только изредка кости хрустят жертв аквариума.

Кино

Чёрт знает как, зачем и почему –

возможно, спьяну, или может, сдуру,

уму непостижимо моему –

кто выбрал эту странную натуру,

чтоб здесь снимать какой-то кинофильм,

где слева дом и детская площадка,

а справа кладбище — дурацкий финт

безумной головы с сознаньем шатким,

с воображеньем скудным и больным,

рождённым неизжитым трудным детством,

истрёпанными нервами, спиртным,

и никуда от этого не деться –

в итоге, жизнь и смерть переплелись

в картине в неделимое единство,

где падает, дрожа, последний лист

на скорбные ноябрьские седины,

где в лёд вросли окурки и шприцы,

где по углам чуть слышно воют бесы,

и неба низкого набрякший цинк

пугает беспросветностью депрессий,

а чуть правее вовсе тишина,

скелеты лип да памятников пятна

среди крестов глядят из мглы на нас –

короче, экспозиция понятна;

о чём кино? Конечно, о любви

как