— ваши соседи, друзья и знакомые — не должны страдать из-за наших натянутых отношений. Работа, особенно столь специфическая, как наша, должна продолжаться, несмотря на разногласия.

— А ты у нас дипломат, — уже более спокойно пробормотал Безбородов, дописывая в журнале незавершенный ряд и ставя подпись. — Печешься о людях, которых и знать не знаешь. Наверняка это хорошее качество, которое тебе помогает, наладь доверительные отношения с живыми, но ты понятие не имеешь, что лучше для мертвых. Именно они здесь — важнее всего.

— Так научите меня.

— Научите его, — передразнил меня патологоанатом, хотя и без яркой злости в словах. — По-твоему это так просто?

— Нет, но у нас впереди не один месяц. Возможно даже полгода. К этому времени вы успеете убедиться в моих способностях и оставить мертвых в надежных руках.

— Видишь ту полку? — патологоанатом ткнул ручкой себе за спину. Там стоял старый советский шкаф со стеклянными дверцами. Он был весь заполнен книгами. — Чтобы приблизиться до моего уровня хотя бы на десять процентов, тебе нужно будет прочесть всю эту литературу по моей специальности.

— Готов начать хоть сейчас, — незамедлительно заверил его я, не став дополнять, что про «десять процентов» он явно погорячился. — Практикой буду заниматься в рабочее время, а теорией — после работы.

Безбородов все же поднялся со своего рабочего места, но не для того чтобы прогнать меня, но и не для того, чтобы пойти на мировую и пожать руку. Я отошел в сторону, давая ему проход.

— Пойдем со мной, — хмуро произнес он, махнув рукой.

Мы покинули кабинет и направились в прозекторскую. В холодном белом зале, помимо вчерашнего тела, на каталке был второй покойник. Безбородов остановился около «новичка», шурша мусором в карманах своего халата.

— Вот тебе практическое занятие. Хочу понять, чего ты стоишь. Проведи вскрытие данного тела и поставь диагноз.

«А вот и испытание, о котором меня вчера предупреждал Пахомов». Вытерев неожиданно вспотевшие ладони о штаны, я надел белый халат, что висел на вешалке у двери и неторопливо подошел к каталке. Безбородов в это время надел перчатки и марлевую повязку, другой комплект он бросил мне. Поймал я их не слишком уверенно. Натянув их, я взял в руки папку, что лежали поверх тела, укрытого простыней. В ней должна была быть история болезни. Но не успел я прочесть даже имени усопшего, как Безбородов вырвал папку из моих рук и швырнул ее в сторону.

— Хочешь стать настоящим патологоанатомом — привыкай не читать «филькину грамоту» местных эскулапов. Они могут понаписать всякое. Ты здесь для того, чтобы поставить окончательный диагноз и подтвердить или опровергнуть заключение врача. В этом и будет состоять часть твоей работы.

— А какой будет вторая часть? — спросил я, чтобы немного отвлечься от того, что меня ждало.

— Всему свое время. Может, дальнейшего обучения не потребуется. И ты сам дашь дёру из моего холодного королевства.

Пожилой патанатом взялся за ручки каталки и подкатил ее к металлическому столу. Бесцеремонно скинув простыню, под которой оказалась пожилая женщина лет восьмидесяти с признаками избыточного веса. Безбородов схватил ее за щиколотки.

— Чего встал? Хватай ее за плечи и помоги перетащить ее на стол.

Мотнув головой, отгоняя оцепенение, я поспешил на помощь старику. Тело оказалось тяжелым. Я поразился, как Безбородов справлялся с данной работой самостоятельно, о чем поспешил поинтересоваться.

— Так это и не только моя работа, — проворчал старик. — С переноской и другими мелкими вещами, мне должен помогать один никудышный санитар. Толик, колит ему в… нолик! Видать, пациентка померла поздно ночью, вот он и спустил ее на лифте вниз и выкатил в коридор. Если меня нет на рабочем месте, он и носу не кажут в прозекторскую. И я никак не могу понять: то ли он лентяй, то ли трус, то ли всё сразу. Сочетания, скажу я тебе, не из лучших. Сам-то ты как по этой части? — спросил пожилой медик, кладя белое полотенце на бедра умершей. Я заверил его, что не из робкого десятка, хотя и не был уверен в собственных словах на сто процентов. — Не будь ты здесь, я бы дождался его прихода. Возможно, пришлось бы ждать и до второй половины дня.… Ну, чего уставился? Приступай к работе. Вот стол, вот труп, вот нужные инструменты. Покажи, на что способен.

Я не стал ждать повторного приглашения и переместился к другому краю стола, чтобы тело оказалось в горизонтальном положении от меня. На тот момент я все еще ощущал себя терапевтом, а потому решил осмотреть усопшую так, словно передо мной лежал все еще живой пациент. Начал я с головы: мертвенная бледность смешивалась с сыроватостью кожи, лицо было одутловатым и причиной тому явно были не жировые массы, губы синие, на носу виднелись полопавшиеся сосуды — это могло послужить очередным признаком постигшей ее болезни, или же — посмертными явлениями. Необходимо было взглянуть на язык, но я решил повременить с этой неприятной процедурой.

— Ты чё колдуешь над ней? Принимайся за работу! — поторопил меня нетерпеливый «Аид». Я проигнорировал его слова, продолжая обследовать тело.

Я обратил внимание на руки умершей. Осторожно, словно боясь побеспокоить ее вечный сон, я обеими руками повернул ее ладонь так, чтобы лучше видеть ее ногти. Они были гладкими и выпуклыми. Будь она жива, я бы поинтересовался: испытывает ли она боль в груди, нет ли у нее приступов страха, нарушения дыхания и скачков давления, не страдает ли она потливостью ладоней и ступней? А при положительном ответе, выписал бы ей направление на электрокардиографию и анализ крови, для подтверждения повышенного уровня тропонина. Но, моя нынешняя «пациентка» предпочитала молча лежать передо мной в чем мать родила, оставляя за мной право делать выводы самому.

— Итак, Лёшка, что будем делать с тобой? — Безбородов прошел ко мне за спину и чуть ли не на ухо произнес издевательским тоном эти слова. — Ты напоминаешь мне тех студентиков, которые очень сильно хотели быть врачами, но падали в обморок при виде крови, не говоря уже про внутренности трупа. Заканчивали они высшее медицинское образование на «отлично», а вот при проверке практичных навыков «сыпались» и спешили сменить специальность. Возможно, они стали первоклассными педиатрами или терапевтами. Возможно, их кабинеты побольше моего, и их стены завешены по самое не могу грамотами и дипломами. Возможно, их тошнит от цветов, конфет и коньяка. Но мне стала неинтересной их дальнейшая судьба сразу же, как содержимое их желудка выплеснулась на плитку экзаменационного зала. Именно тогда они лишились моего уважения. Они стали никем, серой