Оставим нашу юную героиню наедине с ее душевными терзаниями. Поверьте, это были лишь первые, по-настоящему серьезные рассуждения Людмилы, но, увы, далеко не последние. Оставим Людочку и проследим за графом Краевским.

Покинув кабинет, граф направился прямиком к кухне. Там он увидел рыжеволосую, тучную Нину, которая варила какую-то кашу на плите. Та от удивления уронила половник.

– Анатолий Александрович, вы вернулись? А Руфина Леопольдовна?

– Нет, я здесь один, по делам, – сухо произнес он и вышел.

Краевский понял, что прислуга была не готова к появлению господ, и глупо было бы ждать приготовления хорошего завтрака, а равно и обеда. Он взял извозчика и поехал в ресторан своего старого знакомого, купца, дослужившегося до дворянского титула, Ерофея Козлова. Он заказал у Козлова приличный завтрак, взял две бутылки темной мадеры, фруктов. Щедро расплатился, уловив понимающий и поощрительный взгляд владельца ресторана, который взялся обслужить графа лично. Анатоль немного подумал и распорядился привезти ему к пяти часам и обед на две персоны. По дороге Краевский заехал в цветочный салон и купил роскошный букет белых роз.

«Надо бы купить ей новое платье, ее форменное похоже на панцирь, – вознамерился он. – Ладно, чуть позже. Она, бедняжка, наверное, заждалась меня. А уж, как соскучился я. Я не могу без нее ни минуты. Похоже, я сошел с ума».

Щелкнул замок, дверь отворилась. Он вошел в кабинет. Она сидела на краешке дивана. Её платье снова было застёгнуто на все пуговицы. Перед ней лежала раскрытая книга. Он узнал ее по обложке. Это было редкое, лондонское издание «Золотого осла» Апулея. Расширенными глазами она рассматривала в нем картинки.

– Отличный выбор, – рассмеялся граф. – Как быстро ты находишь нужные книги. Если хочешь, я потом тебе переведу отрывки. Или дам перевод Кострова. Об Апулее писал твой любимый Пушкин. Ты разве не помнишь?

– Помню, кажется… – она решительно захлопнула книгу. – Похоже, здесь много непристойностей.

– Милая, да без непристойностей наша жизнь была бы скучна и пуста, как каша без масла и соли, как обед без хорошего вина. Ты еще очень неопытна. Я только мечтаю открыть в тебе чувственность. Потому, что полюбил тебя. – Краевский подошел к книжному стеллажу и провел рукой по корешкам роскошных фолиантов. Он гордился своим собранием книг и считал себя начитанным и довольно образованным человеком. – Ты знаешь, чуть позже я покажу тебе другие интересные книги и картинки. Они у меня лежат не здесь, они в сейфе. Это – рисунки для взрослых. Ты ведь уже взрослая девушка?

– Я взрослая и потому, Ваше Сиятельство, Анатолий Александрович, именно свое пребывание здесь, я нахожу непристойным, – она решительно направилась к двери.

– Если ты уйдешь, я тут же рассчитаю тебя. И потом, я не дам тебе рекомендации, – он глянул на нее исподлобья.

– Как вам будет угодно, граф, – вспыхнула Людмила.

– Господи, что я несу… – он снова упал на колени и обхватил ее ноги. – Прости меня, Мила, от любви помутился мой разум. Я несу, что ни попадя. Я не то хотел сказать. Не это главное. Ты можешь уйти в любую минуту, ибо не раба ты мне и не крепостная. Но знай, что ты разобьешь мне сердце. И я умру от тоски. Или застрелюсь. Я обещаю, что непременно застрелюсь. Ибо, жизнь без тебя, подобна муке…

Он понимал, что то, что он сейчас говорил, выглядело слишком очевидным и глупым шантажом, тем шантажом, на который бы не повелась ни одна более или менее опытная дама. Ни одна, кроме наивной Людочки. Он успел изучить ее мягкий характер, а потому плел эту несусветную и наглую околесицу, в которой сам себе казался искренним и органичным. Да он и чувствовал так! А потому верил сам и заставлял поверить её. В его серых глазах мелькнули слезы.

– Но, Анатолий Александрович, вы же женаты, – в какой раз твердила она очевидное.

– Я женат. Увы. И женитьба моя состоялась не по моей воле. Я не люблю свою жену. Ты не можешь этого не чувствовать. Любить эту женщину… Это, это… даже смешно, – он закусил кулак и зло рассмеялся.

– О, не говорите так. Это нехорошо. У вас же дети…

– Мила, пожалей меня. Будь снисходительна. Я умоляю. Жизнь наша так коротка, чтобы пренебрегать священным даром, называемым любовью.

Она остановилась. Её душой овладело сильное смятение.

«А может, он прав? Если я уйду, то кому из нас станет хуже. Я ведь тоже… теперь не смогу без него».

– А она, ваша жена и Капитолина Ивановна, и все они, они точно о нас не узнают?

– Ни одна душа…

Она вернулась и села на край дивана.

– Господи, Мила, я же принес нам завтрак. И цветы…

Он открыл красивые коробки с вкусно пахнущей едой и достал из шуршащей упаковки роскошный букет белых роз.

– Это мне? – не веря своим глазам, произнесла Людмила.

– Конечно тебе, любимая!

Как и все женщины, Людочка уткнула свой маленький носик в середину букета и закрыла глаза.

– Они тебе нравятся?

– Очень… Я обожаю цветы.

– Я буду тебе их дарить каждый день, – вдохновенно обещал он.

Да, граф умел ухаживать за женщинами. Он был известный виртуоз в деле соблазнения женских душ. И потому, такая юная, мечтательная и наивная особа, какой была Людочка, не могла не очароваться этим опытным ловеласом. После цветов Людмила уже и не помышляла о бегстве. О чем она думала? Да, ни о чем. Она жила счастьем, которое ей принесла внезапная и пылкая любовь графа. И пила это счастье большими и жадными глотками.

Сначала они завтракали. Краевский сам заварил турецкий кофе и разлил его по фарфоровым чашечкам. Он сам намазал свежайшее вологодское масло и черную икру на белые и хрустящие ломтики французского батона. Разложил на тарелке тонкие лепестки Пармской ветчины и швейцарского сыра, крупные яйца. От запахов еды у Людочки вновь закружилась голова. Он подносил все эти деликатесы к её рту, она, смущаясь, кусала. О, как давно, она не ела чего-то вкусного. Чуть позже, словно фокусник, он достал бонбоньерку с шоколадными конфетами и коробочку фисташковых пирожных.

– А мороженое ты любишь?

– Очень…

– Я буду тебе его покупать. И фрукты, ешь фрукты… Смотри, какие свежие персики. Они заморские… Их привезли на пароходе из страны… Ах, впрочем, я забыл узнать у ресторатора из какой страны эти персики, инжир и виноград, – рассмеялся он, сверкнув белыми, влажными зубами.

– Анатолий Александрович, можно я просто посижу? Я… я не могу пока глотать. Мне много. Я плохо ела эти дни, а теперь… словом, я не могу более.

– Но, ты же ничего не съела… Господи, тебя здесь плохо кормили?

– Я привыкла.

Он сжал ее талию. И снова поцеловал в губы.

– Тогда мы выпьем мадеры. А вечером я принесу свой коллекционный коньяк.

Он подал ей бокал темной «кроновской» мадеры, напоенной ароматом моря и виноградной лозы.