Людмила уставала так, что у нее не было сил осмыслить свое новое положение. Порою ей казалось, что она уснула и видит какой-то больной, изнуряющий и затянувшийся сон. Что стоит только захотеть, и она скинет оковы этого бессмысленного кошмара.

Графа она видела лишь несколько раз. В присутствие супруги он вообще не смотрел в ее сторону, или делал вид, что вместо Людочки находится пустая стена или мебель. Когда рядом оказывалась Капитолина или кто-то иной из наемных работников, в его глазах сквозило презрение, либо нарочитая строгость. Людочка боялась его и терялась всякий раз, как он случайно оказывался даже на горизонте. Каким странным казалось ей воспоминание об их первом знакомстве, в стенах гимназии. Каким он помнился веселым и любезным. И как он изменился сейчас.

«Господи, эти тряпки, вонь, крики, грязный пол, жирная посуда, чудовищная усталость, от которой даже постыдный и наглый осмотр старшей горничной воспринимается не как нечто ужасное, а словно заурядная и привычная данность, данность в череде постоянных унижений – неужели это и есть моя судьба? – с горечью думала Людочка, и по ее щекам текли слезы. – Я так и состарюсь возле этого пола или чана с грязным бельем».

Однажды Краевский выглянул в коридор из своего кабинета, когда Людмила, стоя на коленях, натирала в холле мастикой ненавистный паркет. Он был одет в роскошный английский сюртук, красиво причесан, курил сигару, и от него головокружительно пахло замечательным французским одеколоном. Ей показалось, что в его лице проскользнуло выражение легкого смущения, а после и явного удовлетворения, когда он увидел преклоненный зад Людмилы. Она жутко покраснела, сдунула прядь волос с мокрого от пота лица. И застыла от мыслей об унизительности той позы, в которой застал ее граф, и от своего чуть растрепанного вида, и от ужасного, как ей казалось, форменного платья. Через несколько минут к нему в комнату зашла Капитолина.

«Наверное, он позвонил ей в колокольчик, вот она и пришла так быстро», – подумала Людмила.

Граф нарочно не стал закрывать двери, и Людмила оказалась нечаянной свидетельницей его разговора со старшей горничной.

– Капитолина Ивановна, я вас, голубушка, вот зачем позвал. Новая горничная, Людмила Петрова, поступившая к нам совсем недавно, окончила женские гимназические курсы. Именно оттуда я и пригласил ее в наш дом, – медленно, с расстановкой произнес он.

– Анатолий Александрович, я вся во внимании.

– Капитолина Ивановна, дорогая, ну что же сия мадемуазель делает у нас на коленях, в холле?

– Она натирает пол, – спокойно ответствовала Капитолина.

– Я вижу, любезная, что мадемуазель натирает пол… Именно за этим я и пригласил вас к себе, – Людмиле показалось, что в его голосе звучала неприкрытая ирония.

– А вы, сударь, что прикажете ей делать? – также нагло, не смущаясь, парировала старшая горничная.

– Ну-с, надо бы подумать, – медленно произнес он. – Разве у нас нет работы чуть легче и чище?

– Возможно, что есть… Но отчего я должна давать этой мадемуазели какие-то преференции по сравнению с другими девушками, служащими в нашем доме?

– Капитолина Ивановна, а если мы допустим такое объяснение, что ваш хозяин самолично просит вас о смягчении нагрузки для горничной Петровой?

– Ну, коли вы распоряжаетесь лично, то, как я посмею отказать вам, граф?

– Ну, вот и договорились.

Людмила почти не дышала, пока слушала весь этот неожиданный разговор. Она будто впервые проснулась от тяжкой спячки. Ее сердце радостно забилось: он просит за меня, он спасает меня от этой старой жабы – значит, я ему не безразлична. И только на секунду ее посетило странное чувство. Ей показалось, что этот разговор Краевского с Капитолиной похож на хорошо разыгранный спектакль. Но она тут же отмахнулась от этой глупой мысли.

Капитолина Ивановна исполнила просьбу графа и стала чуть меньше загружать Людмилу тяжелой работой. Но утюжка, штопка, чистка серебра, вытирание пыли осталось за ней. Еще, к огромной радости Людмилы, ей разрешили помогать садовнику. С каким наслаждением девушка снова вдыхала чистый воздух и радовалась летнему солнышку. Она вдохновенно и без устали полола клумбы от сорняков, трогая руками лепестки благоухающих цветов. Ей хотелось, чтобы и садовник и сама Капитолина были довольны ее работой. Душные коридоры, влажная портомойня с вечным запахом щелока и человеческого пота, раскаленные утюги и весь хозяйственный флигель казались адом, по сравнению с тем счастьем, которое ощущало ее сердце в саду. Надобно сказать, что в сад она выходила лишь рано утром, когда графиня и ее дочки спали или завтракали. Ей все также запрещалось показываться на глаза хозяйке. Да она и не стремилась к этому.

Однажды рано утром, когда она шла поливать и полоть клумбы, распахнулось окно на первом этаже. Оттуда пошел дым сигары. Граф отодвинул рукой шелковую портьеру и ласково улыбнулся Людмиле. Она вся зарделась от счастья. Его глаза выражали нечто большее, чем простую симпатию. А может, ей это помстилось?

Семья Краевских готовилась к переезду в фамильное имение. Перед самым отъездом Капитолина разделила всех работников. Большая их часть поехала вместе с семьей графа, в деревню. В городе осталась Людмила, хромая Елена, рыжая Нина и трое мужчин – дворник, кухонный рабочий и посыльный.

– На тебе остается прополка всех клумб. Поливать будете с дворником. Смотри, чтобы он не залил фиалки и другие цветы. И не пересушите… Садовник едет с нами. В деревне ему работы – непочатый край. А тебя раз приладили к цветам, так ходи за ними пока…

– Хорошо, мадам, – радостно отозвалась Людмила.

– Чего ты радуешься, дурочка?

– Да так… просто… Цветы очень люблю. Особенно – фиалки.

– Что, давно полы не терла и сажу не возила? Учти, слушайся теперь Нину. Она здесь за старшую остается. Что поручит, то и исполняй. Работы вам хватит. Там еще, в июле, побелка будет на втором этаже, в детской, грязь потом отмоете. Приедем мы только в октябре. В то время хозяйка рожать должна…Рожает она обычно в городе. Николай Степанович будет у вас наездами. Ну, все… И смотри у меня!

Длинным обозом, навьюченным важами, коробками и узлами, семейство Краевских двинулось в путь. Оставшаяся прислуга высыпала на улицу провожать. Все долго махали платочками, пока кареты не скрылись из виду. Людмиле отчего-то стало немножечко грустно: она не увидит Анатолия Александровича больше четырех месяцев.

Но вышло все иначе, чем думала Людмила.

* * *

Июньским теплым вечером, в фамильном имении Краевских, когда графиня сидела в своей комнате и что-то вязала, а горничная читала вслух Библию, к ней стремительно зашел супруг Анатоль. Между графиней и графом состоялся следующий разговор:

– Ma chère, я вовсе не хотел тебя расстраивать, но… мне придется на время покинуть вас.

– Что случилось? – Руфина отложила вязание. Её маленькие, подслеповатые глаза уставились на мужа.