герой из прошлого получился у Лазаря Лагина — Старик Хоттабыч из повести-сказки «Старик Хоттабыч», и в её одноимённой экранизации 1956 года. А в 1966 году выйдет роман Лагина «Голубой человек», где советский студент Юрий Антошин ментально переносится в Россию 1894 года, в тело молодого рабочего Егора Антошина. Еще на подходе «Попытка к бегству» — фантастическая повесть советских писателей Аркадия и Бориса Стругацких. Последний высказывался, что именно с неё стоит начинать знакомство с их творчеством «опытному» читателю…

Так что (опять надеюсь) «Криминальная история бывшего мертвеца» будет принята благосклонно.

* * *

Появление в редакции перед обедом странного милиционера было заметным. Ибо пришел он не только перед обедом, но и с таким количеством вкусняшек, что на обед никто и не пошел. Кроме занудного зав. отдела писем, который сослался на язву и диету, за стол сели все. Включая Евгения Евтушенко, который как раз хвастался публикацией своих стихов в библиотечки «Огонька». (Книжки «Библиотека „Огонек“» выходили с 1925 по 1991 год раз в неделю и продавались отдельно от журнала, их выпуск не прерывался даже во время войны). Еще бы не радоваться — гонорары в Издательстве «Правда» покруче, чем в «Юности»!

Девочки строгали буженину и колбасу, Андрюша Вознесенский уделил внимание нежному балыку семги, а Женя открывал бутылки. Армянский коньяк «Двин» вызвал восторг. Армянский коньяк «Двин» действительно особый напиток. Он относится к напиткам, в которых градусная составляющая выше обычной. А началось все с экспедиции полярников в 1937 году. Путешественников снаряжали всем Союзом, Армянская ССР в числе прочих снарядила исследователей севера коньяком. То ли в шутку, то ли в серьез, полярники прислали фото с бочкой коньяка, под которой написали: за полярным кругом настолько холодно, что 40° напиток их не согревает. Виноделы СССР превзошли сами себя, колдуя над «Двином». Несмотря на крепость напитка в 50°, он был достаточно мягок, сочетал приятный вкус и аромат[11].

Сели за стол.

— Чем же, позвольте спросить, — спросил Вознесенский, — мы заслужили столь дорогого и неожиданного угощения? Неужели в милиции повысили оклады?

— Да нет, — ответил капитан Овчаренко. — Просто я в Москве недавно, знакомых мало. А тут неожиданно премию получил. С кем её пропить? Конечно с коллективом любимого журнала. Я и сам немного пишу, так что вы все хоть и косвенно, но коллеги.

— Ну, ежели так, — сказал Женя, — то вместо тоста прочти свое стихотворение. То, что покороче.

Гость слегка задумался и хорошо поставленным баритоном прочитал:

Вновь меня в дорогу рок мой гонит,

Надоел и сам себе и всем,

Унесут растерянные кони

Панцирь мой, мой меч кинжал и шлем.

Без доспехов, со стихом и скрипкой

В мир пойду под рубищем шута,

С навсегда приклеенной улыбкой

На обрывке старого холста.

Стихи оказались неожиданно зрелыми. Непривычными для советской поэзии, даже какими-то старорежимными. Но в них была пыль дальних дорог, в них были рыцари, опоясанные мечами, в них были бродячие музыканты.

— Здорово! сказала редактор отдела писем Елена Дмитриевна, мне нравится. Потом обсудим ваше творчество, вы ведь принесли нам что-нибудь?

— Ну да, — ответил капитан. — Принес немного. Но потом, очень вкусно пахнет.

Пахло действительно офигенно.

Выпили коньяк. Для тех, кто пил его впервые, вкус оказался приятным. Очень насыщенный, с примесью чернослива, шоколада и ванили.

Коньяк «Двин» выпускался недолго и в небольших количествах. Он считался элитным, коллекционным напитком, не предусмотренным для широких масс, и достать его даже в Москве было трудно. Так что редакционный коллектив пил и ел с удовольствием.

Потом был чай и неожиданный гость извлек откуда-то настоящий шоколадный набор. С оленем, бегущим по коробке. С непременными ромовыми конфетами в составе остальных.

* * *

Люди этого поколения очень любили эпиграф поэмы Евтушенко Братская ГЭС:

Ах ты, сука-романтика, ах ты Братская ГЭС,

Я приехала с бантиком, а уехала — без.

Это как раз строчки из Петра Пиницы, из его поэмы Брезентоград. Тем более, что Пиница и сам работал на строительстве Братской ГЭС и брезентовские армейские палатки, в которых жили рабочие, для него не аллегория.

Ой ты, град — Брезентоград.

Если молод — жить в нём рад!

Чемодан — и стол, и стул,

Кружка — вся посуда…

Ветерок бельишко сдул..

СССР недооценил поэта Петра Пиницы. Вот он и грустил, и пил горькую. Я встречал его в молодежной газете Иркутска, где некоторые стихи его публиковались, Те, кто были не слишком вызывающими.

Неужто так и дальше жить —

Среди чиновных повелений,

Свой ум от мыслей сторожить

И ждать удачных изменений?

Восклицал он, подвыпив.

И умер рано.

Чего мне это вспомнилось, сам не знаю. В этой реальности еще и не написаны ни поэма, ни «Брезентоград».

Да, первый гидроагрегат станции еще не пущен, иначе о пуске бы трубили во всех СМИ. Когда пустят последний — помню: в 1966 году. Вот так-то по прошлому/будущему ничего в деталях не помню, а этот факт почему-то помню. Ну, по сравнению путешествия моего сознания в прошлое, это в принципе и не важно. Не помню, значит тому, кто совершил этот перенос, не нужно было, чтоб я помнил.

Даже когда Чикатило творил свои изуверские преступления, не помню. Но собираюсь выяснить. Надо вообще перечитать прессу за прошлый год, понять чем живет страна, что вокруг творится, что людей тревожит, волнует. Но память почти восстановилась, а все, что происходит в новой жизни помню дословно.

В редакции остались довольны моим визитом. И не только потому, что премией поделился, вкусно накормил — напоил, а по сути. И суть такова, что капитан МУРа, пишущий зрелые стихи и прозу, не столь частое явление в этой реальности.

Синопсис тоже взяли, обещали обсудить на редколлегии. А стихи про Ленина я так и не решился предложить. Ленин для них пока еще очень ценен и обсуждать его неэтично. Вознесенский написал: «Уберите Ленина с денег»: Я не знаю, как это сделать,

Но, товарищи из ЦК,

Уберите Ленина с денег,

                             так цена его высока!

Понимаю, что деньги — мера

                            человеческого труда.

Но, товарищи, сколько мерзкого