Непрошеная, к нему вдруг явилась мысль, что он хотел бы увидеть ее в своей рубашке, доходящей ей, должно быть, до колен. Что бы там ни думали о нем горожане, он, Джеймс, был очень разборчив и не с каждой женщиной ложился в постель. Судя же по смутным отрывкам воспоминаний, эта женщина была необычайно хороша. Во всех отношениях…

Джеймс зажмурился, и перед ним возникли чудесные серые глаза; вспомнился звонкий, за душу берущий смех, который срывался с губ ее подобно свежему ветерку. И еще ему вспомнилось, что он чувствовал, держа ее в объятиях, вибрацию ее тела, когда она смеялась над чем-то. Она была яркой и прекрасной как комета. И эта комета ослепила его, одурманила.

И ему очень хотелось знать: все, что он помнил о ней, было до или после того, как она стащила его кошелек?

– Куда мы идем, Джемми, братишка? – спросил Уильям таким тоном, словно они вышли прогуляться. – Может, в церковь заглянем?

Джеймс в недоумении посмотрел на брата и встретил его добродушно-насмешливый взгляд.

– С чего бы мне вдруг захотелось церковь посетить?

– Чтобы попросить у Бога прощения за вчерашние прегрешения, – со смешком ответил Уильям.

Джеймс поморщился. Опять насмешка! Ведь ноги его в церкви не было уже одиннадцать лет – с тех пор как произошел тот досадный случай с пастором. Так что он и сегодня не собирался исповедоваться. Сегодня в планах его было одно – отыскать женщину, которую он очень смутно помнил.

– Или, возможно, ты найдешь там другую женщину, которой надо срочно выйти замуж, – продолжал издеваться брат, не подозревая о том, что у Джеймса вот-вот лопнет терпение. И тогда уж пусть Уильям пеняет на себя!

– Я на ней не женился, – процедил Джеймс. Сам того не желая, он произнес эту фразу с сильным шотландским акцентом и мысленно выругался. Как ни боролся он с этим проклятым говором, акцент то и дело прорывался, указывая на происхождение Джеймса. Причем случалось это обычно в самый неподходящий момент. Даже полученное в Кембридже образование не смогло его искоренить. – По крайней мере я думаю, что этого не делал, – уточнил Джеймс, на этот раз тщательно следя за артикуляцией.

Тут Уильям, склонив голову к плечу, осведомился:

– Может, нам следует в этом убедиться?

– Каким образом? – буркнул в ответ Джеймс. – Я ведь не помню, что было ночью. Да и рано утром – тоже. А тебя там не было. И вообще, я скорее отправлюсь в ад, чем еще раз спрошу у этого проклятого трактирщика о том, что я, возможно, сделал и чего, возможно, не делал. – Джеймс помолчал, досада душила его. – Этот негодяй, чего доброго, еще шесть фунтов с меня потребует! Или же сообщит, что я женился на мужчине.

Уильям в притворном ужасе воскликнул:

– Так девушка в итоге оказалась мужчиной?!

– Заткнись и помоги мне дойти до дома, – пробормотал Джеймс. Он помотал головой, чтобы избавиться от мысли, посетившей его в результате этого абсурдного обмена репликами. Нимфа, чей образ, возможно, был отчасти плодом его воображения, конечно, не являлась мужчиной. Но и юной невинной девушкой она также не была. Почему-то ему хорошо помнилась ее грудь, но не имя. И ее голоса он тоже не помнил. Помнил только смех.

Но ее груди… О, они были восхитительны! Бледные как снятое молоко и с тонкими голубоватыми прожилками, по которым он с таким наслаждением водил языком. Славные груди у нее – груди взрослой женщины, а не молоденькой девушки. И он сожалел об их потере почти так же, как об утрате своего кошелька.

Только вот прощать ей кражу кошелька в его намерения не входило. Он, черт возьми, его отыщет – пусть не сомневается. А вот про груди ему бы лучше забыть…

Увлеченный своими мыслями, Джеймс не заметил, как оступился, и чуть не упал. Хорошо, что Уильям оказался рядом и успел его поддержать, а то разбитым у него оказался бы не только череп, но и нос.

– Ах, Джемми… – пробормотал Уильям. – Не думаю, что дом – это то место, куда мне следует тебя отвести. По крайней мере тот дом, который, как мне думается, ты имеешь в виду. Ты нездоров, тебя сильно ударили по голове. Позволь мне отвезти тебя в настоящий дом.

Уильям, конечно, имел самые благие намерения, предложив отвезти брата домой и подразумевая под словом «дом» не ту жалкую лачугу в нескольких милях от Морега, которую Джеймс арендовал на пару с Патриком. Брат имел в виду их фамильное поместье под звучным названием «Килмарти-касл». Но как раз туда Джеймс не согласился бы поехать ни за что на свете. По крайней мере до тех пор, пока прочно не встанет на ноги. А после событий прошедшей ночи положение его стало таким зыбким, что перспектива когда-нибудь добиться успеха казалась призрачной.

Нет-нет, ни за что он не поедет туда, где ждали его близкие люди, которым он до сих пор приносил одни лишь разочарования.

– Нет! – выплюнул в лицо брату Джеймс. – Ни за что! Пусть лучше черти утащат меня в ад!

– Отец мог бы помочь…

– Нет, – повторил Джеймс, с удовлетворением отметив, что голос его окреп. Он понял, что нашел верный тон и что эта находка пригодится ему на профессиональном поприще. Солиситор должен уметь произнести «нет» так, чтобы отбить у оппонентов желание оспаривать его решения. Главное – не забыть, как он это сказал, до тех пор пока не откроет практику в Лондоне. Если, конечно, это время когда-нибудь придет.

Стряхнув с плеча братскую ладонь, Джеймс свернул на центральную улицу города, которая сегодня по случаю рыночного дня была почти непроходимой из-за толчеи. Приходилось лавировать между детьми и бродячими собаками, стараясь при этом не угодить в дымящиеся кучки конского навоза.

– Насколько я смог понять, – крикнул вслед ему Уильям, – ты вчера устроил грандиозный спектакль! Тебе не кажется, что отец вскоре обо всем узнает?

– Возможно, – бросил Джеймс через плечо. – Но до той поры я намерен все уладить.

И он действительно вознамерился все уладить сам, причем настрой его был столь же решительным, как и тогда, когда он вознамерился добиться успеха в выбранной им профессии. Да-да, своим успехом он будет обязан только себе самому. А если свернет шею на этом пути, то и винить будет некого, кроме самого себя.

Джеймс старательно игнорировал резонную мысль о том, что все же кое-чем обязан старшему брату. Да, он задолжал Уильяму шесть фунтов, но он вернет ему деньги, как только воровка будет схвачена. Впрочем, сейчас следовало решить другую проблему – пусть не такую серьезную, но весьма насущную.

Осмотревшись, Джеймс спросил:

– Ты не видел моего коня?

Окинув брата критическим взглядом, Уильям покачал головой:

– Нет, не видел. И я не думаю, что тебе в таком состоянии стоит садиться в седло.

– И все же… Где я мог оставить Цезаря?

Братья долго осматривали улицу, приглядываясь к каждому четвероногому животному, попадавшему в поле их зрения. Наконец Уильям присвистнул и спросил: