Когда Кир вернулся в белую комнату, его ноги, ступая по мягкому ковру, не издавали ни звука. Лампы погасли, а слабое сияние от занавесок слегка окрашивало плывшие в воздухе кольца фимиама. Сладкий запах заполнил его ноздри. Мандана сидела, как и прежде, укутанная покрывалом, точнее, шарфом с бахромой, который укрывал ее голову, нижнюю половину лица и падал с плеч вдоль тела. Гетры, также с бахромой, закрывали ее колени. Кир отметил красоту этой женщины, но мог лишь строить предположения об ее возрасте и не понимал ее намерений в отношении себя. Мандана очень хорошо соответствовала всей этой сцене.

Его молчаливое изумление, видимо, ее забавляло.

— Кир, сын мой, — воскликнула она, — не знаю, почему я взяла тебя под защиту в зале для пиров! Наверное, потому, что ты был так уязвим в своей глупой отваге. А другого сына у меня нет. А еще теперь нас связал символ — в смерти льва в момент твоего появления я вижу знак от твоей божественной матери, Великой богини. — Мандана замолчала, задумавшись. Теперь она не пыталась выдать себя за богиню. — Хотелось бы думать, что понимаю значение знака. Разумеется, божество присутствует здесь, наблюдает за нашими отношениями, и, может быть, сила для твоей защиты была передана нам обоим.

Эти слова просто поразили Кира, не понимавшего, почему Мандана ничего не говорит о враждебности ее повелителя и мужа Астиага. Конечно, у нее, по политическим мотивам выданной замуж вавилонским двором, могли быть совершенно иные интересы. При тусклом освещении было трудно разглядеть ее глаза, к тому же фимиам щипал ему горло. Мандана производила впечатление верующей, размышлявшей о знамении, полученном при жертвоприношении. Кир вспомнил, что еще не поблагодарил ее.

— С рождения я был лишен матери, — заверил он. — Поэтому от всего сердца я выражаю тебе, самой прославленной царице мидийской, свое глубокое почтение за твою доброжелательность.

Ему показалось, что она коротко засмеялась. Действительно, его замечание было неучтивым. Мандана наклонила голову, и шарф соскользнул с белоснежного лица.

— Юный Ахеменид, осмеливался ли ты раньше покидать свои горы и стада боевых коней? Ездил ли в Шушан? Несчастное место. Я думаю, ты будешь долго путешествовать, увидишь большие города; кроме этого о твоей судьбе могу лишь сказать, что она будет очень необычной. И я рада, что у меня такой сын. — Она наклонилась и прикоснулась к его запястью. — Ты носишь лишь один этот талисман — крылья сверху, снизу Зло? Нет, дай посмотреть. Детская безделушка, скажу тебе. Какой силой может небо наделить крылья и какая сила может подчинить себе Зло, укоренившееся глубоко в земле?

Браслет действительно был просто семейным символом, и Анахита, богиня-хранительница его долины, показывалась лишь в холодных водах рек. Вьющиеся волосы Манданы задели лицо Кира. Было очень темно.

— Госпожа, — робко произнес он, — я видел много зла, высохшую и опустошенную землю, мор, голод.

— И только-то, Кир, сын мой? — Мандана снова, находясь совсем рядом с ним, казалось, витала своими мыслями далеко. — Есть лишь одна госпожа, Великая богиня, больше известная женщинам, чем мужчинам, поскольку из мужчин служить у ее алтаря могут одни кастраты. Ты вряд ли относишься к их числу. У других мужчин она часто берет кровь, как жертву, и отбирает их семя, создавая новую жизнь. На самом деле ясно, что плодородие находится в ее распоряжении, поскольку, когда Иштар (так ее называют в Вавилонии) спускается в араллу — огромный нижний мир, где правит Нергал, источник Зла, — то наверху горит под солнцем земля, чахнет урожай, не хватает воды, и поверхность земли умирает, как ты видел сам.

Теперь Мандана казалась полностью погруженной в свои мысли; ее мелодичный голос говорил и говорил, повествуя о прекрасной Иштар, которая одна осмелилась сойти через семь врат ада к трону Нергала, целую вечность ждущего смерти земли и торжества сил Зла. У каждой из семи дверей привратники противились ее проходу, но прекрасная госпожа подкупала каждого стража и проходила дальше.

— Значит, она смела, — пробормотал Кир.

— Нет, она сообразительна. Первому свирепому стражу она протягивала свою усыпанную драгоценностями корону, второму отдавала серьги, третьему — жемчужное ожерелье…

Кир почувствовал, что кровь в его жилах ускорила свой бег, ведь Мандана, продолжая рассказ, стала сопровождать его действиями. Ее темные волосы упали на обнаженную белую шею, а когда она бросила на ковер жемчуга, шарф соскользнул с головы.

— Перед четвертым стражем она расстегивала сбрую, тяжелую от золота, пятому отдавала браслеты с рук и ног. — Продемонстрировав гибкость, Мандана склонилась к ногам. — Шестому она предлагала пояс с драгоценными камнями. Затем седьмому отдавала ткань с бедер.

Шарф упал с ее тела, и она поднялась на носках, прижавшись теплым телом к Киру. Сжав ее в объятиях, он поразился, до чего же невысокой она оказалась.

Уже поздней ночью Мандана натянула шарф на плечи и облачилась сама, не вызывая служанок.

За руку она вывела его на террасу, погруженную во тьму. Кир был не в состоянии двигаться самостоятельно. Он осмелился заговорить, но ему не пришло на ум ничего, кроме глупого вопроса:

— Что происходит с.., с Госпожой, когда она наконец добирается к трону Нергала?

Не выпуская его руки, Мандана вздохнула:

— Кир, сын мой, тебе так много хочется узнать, даже когда ты держишь в объятиях женщину. Что же, если тебе нужно — когда Иштар наконец приходит обнаженной к Нергалу, его царица, сидящая рядом, вопит от ревности и своими чарами, при помощи магии, как свору собак, спускает на Иштар все болезни и напасти. И Госпожа оказывается заточена в аду, пока боги наверху не заметят, что засуха и мор охватили всю землю. Они посылают вниз кувшин магической воды, чтобы она пролилась на Госпожу, и выбирают среди смертных жертву, чтобы освободить ее, вернуть на землю и восстановить на земле зелень и плодородие.

В этот момент Кир не понял, сочинила ли стоявшая рядом женщина эту историю. Позднее он пришел к выводу, что царица из Вавилона говорила ему все так, как ее учили. Она верила, что Иштар нужна была человеческая жизнь, и в те мгновения, возможно, знала, чья именно.

Мандана отпустила его руку и заговорила снова. Сонливость в ее голосе пропала.

— Кир, поскольку мой разум прояснился, я поняла наконец смысл знамения, посланного с убийством льва. Ты будешь далеко путешествовать и много страдать, пока царская слава не упадет на тебя. Тогда ты вернешься ко мне через эту террасу.

У отца Кира была манера способствовать появлению предзнаменований, благоприятных для осуществления его желаний. Но Мандана верила в свое знамение. Да он и сам бы с радостью вернулся в этот дворец к Мандане, если бы она была здесь одна, а отец и Астиаг не стояли у него на пути.

— Да, — сказал он. — Я вернусь.

Мандана кивнула, будто сама в это верила.

— Но сейчас, — сообщила она, — тебе требуется выбраться отсюда живым, а не как льву, которого ты выпустил. Ахеменид, — решительно вскричала она, — пробуждайся от сна! Возьми вот это.