Йен прищурился:

– Брешешь, приятель! Я только что сам танцевал с ней и готов поклясться – девочка невинна, словно новорожденный младенец! – Говоря это, Йен не отрывал пристального взгляда от Эсме, о чем-то оживленно беседовавшей с симпатичным молодым капитаном.

– Понимаю, как же, – не унимался Годфри, – ты человек благородный и никогда не думаешь ни о ком плохо. Не тебя одного поразила эта новость – мы все, признаться, в глубоком шоке. Тем более что папаша у нее весьма строгий и начал вывозить ее в свет лишь сейчас, когда она уже достигла того возраста, когда невозможно держать ее под семью замками… Но… видишь ли, мне рассказал об этом сам Лоренс – секретарь Раштона!

– Может быть, Лоренс придумал все это с какой-то своей тайной целью. – Йен по-прежнему отказывался верить, что Эсме на такое способна.

– Зачем ему придумывать? Напротив, он очень опасался, что столь шокирующая новость может получить широкую огласку.

Йен пару раз встречал Лоренса, и тот не произвел на него впечатления человека, способного придумать подобную мерзкую ложь. Да и зачем ему компрометировать начальника и рисковать карьерой? Неужели и впрямь правда? Йен сурово нахмурился.

– За Генри уже давно закрепилась репутация донжуана, – продолжал Годфри. – Чуть жена за дверь, а он тут же с какой-нибудь бабенкой… Но соблазнить дочь лучшего друга – для этого надо быть сущим дьяволом! Сказать по правде, мне жаль девчонку – если эта новость распространится, бедняжке трудно будет найти приличного жениха.

«Бедняжка! – усмехнулся про себя Йен. – Умеет же эта «бедняжка» строить из себя невинную девочку! Даже до Кэролайн ей далеко – а та уж на что актриса…»

Перед глазами молодого человека снова встал образ Кэролайн, какой он увидел ее в момент их первой встречи. Скакавшая по широким лугам отцовского имения на породистом жеребце Кэролайн действительно была на загляденье хороша. Йена буквально очаровала ее раскованность; мог ли он тогда предполагать, что именно из-за этой манеры поведения все вокруг готовы разбиться в лепешку, чтобы исполнить самый взбалмошный ее каприз?

Раскованность… Йену потому и понравилась эта черта в характере возлюбленной, что сам он, постоянно вращаясь в высшем обществе, и будучи вынужден соблюдать все светские условности, очень многого не мог себе позволить. Кэролайн была для него словно глоток свежего воздуха.

Иллюзии его рухнули в одночасье, когда однажды он обнаружил свою «мечту и идеал» на сеновале забавляющейся с конюхом. Лишь после этого Йен осознал, что, собственно, означало для Кэролайн пресловутое презрение к светским условностям. Девушка не просто презирала условности – для нее ничего не значили самые элементарные моральные нормы, а единственным законом было ее собственное желание.

Вспомнив всю боль, все унижение, которые ему пришлось перетерпеть от этой женщины, Йен поморщился. Она считалась его невестой – и после того инцидента как ни в чем не бывало продолжала воображать себя таковой. Но для Йена это был конец – любовь, вспыхнувшая в одночасье, так же мгновенно умерла. Да и можно ли вообще назвать страсть любовью? Он был очарован ее дикостью и необузданностью, но для любви этого мало. Может быть, ему стоило не жениться на ней, а просто сделать красотку своей любовницей? Тогда и измену ее он переживал бы не так сильно…

И вот он опять чувствует, как его начинает охватывать страсть к юному, необузданному созданию… Снова повторяется та же история – не успел он, словно наивный юноша, поверить в непорочность и чистоту, как его «идеальная дама сердца» оказывается на поверку обыкновенной шлюхой.

Но какова актриса! Как легко было поверить ей, когда она проливала перед ним крокодиловы слезы… Знать бы ему обо всем этом еще давеча, когда она умоляла не рассказывать тетке о ее ночных похождениях, Йен не стал бы давать клятв защищать эту «невинную овечку». А может, стоит рассказать все это ее папаше и тетушке – в наказание за то, как ловко она его дурачила?

«Впрочем, – подумал Йен, – лучше подальше держаться от этой пташки». А то еще, чего доброго, красотка забеременеет от Раштона, папаша начнет срочно подыскивать своему чаду жениха, чтобы прикрыть грех, и не успеет он опомниться, как снова окажется в сетях коварной интриганки, в совершенстве умеющей строить из себя невинного ангелочка…

Но как ни пытался Йен вычеркнуть Эсме Монтроуз из своей памяти, это ему так и не удалось. Он танцевал с молодой женщиной, ничуть не менее привлекательной, чем Эсме, – а перед глазами снова и снова вставало раскрасневшееся от поцелуя лицо, черные, как ночь, локоны, разметавшиеся в беспорядке по плечам и блестевшие в лунном свете в полумраке террасы… Покидая бал, Йен был вынужден констатировать, что еще не скоро удастся ему стереть из памяти этот образ. Возможно, никогда.

– Ну, как тебе бал, дорогая? – Подняв взгляд от тарелки с завтраком, Джеймс Монтроуз ласково улыбнулся дочери. При этом Эсме с горечью отметила про себя, что в последнее время отец улыбается ей все реже…

– Все прекрасно! – Она попыталась вложить в голос как можно больше энтузиазма. – Я просто очарована. Это сказка!

«Знал бы ты, папа, что не скоро теперь у меня возникнет желание снова облачиться в бальное платье! Столько старых идиотов за один раз я еще в жизни не видела – а ведь Мириам заставляла меня танцевать с каждым из них…»

Эсме до сих пор не могла объяснить те косые взгляды, которыми все на – балу одаривали ее, и тот нескрываемо отстраненный тон, с которым большинство гостей общалось с нею. Более того, один из офицеров зашел так далеко, что недвусмысленно предложил свидание с известной целью. Когда девушка потребовала от него извинений, офицер, казалось, был искренне удивлен. Одно очевидно – общественное мнение о ней вдруг резко изменилось, и не в лучшую сторону. Что было тому виною, Эсме не могла понять, но в конце концов ей пришлось настоять, чтобы Мириам забрала ее с бала до его окончания.

Усилием воли заставив себя вернуться к реальности, девушка прислушалась к тому, что говорила отцу Мириам.

– Наша Эсме пользовалась бешеным успехом! Можно смело сказать, что она была королевой бала. Даже сам британский посол танцевал с ней!

– Не удивляюсь! – снова улыбнулся Джеймс. – В этом бальном платье девочка выглядела настоящей красавицей. Когда я вчера смотрел на нее, она напомнила мне ее покойную мать… Да, зря я все-таки не поехал!

Эсме постаралась отогнать от себя неприятные воспоминания, связанные со вчерашним балом, чтобы мрачное выражение ее лица не испортило настроения отцу. «Не стоит его лишний раз огорчать, – подумала она, – в последнее время он и так нечасто бывает весел».

Неожиданно Мириам поднялась из-за стола.

– Все это, конечно, очень приятно, – сухим тоном проговорила она, – но у меня лично нет времени предаваться сантиментам. Нужно еще позаботиться о том, чтобы у нас сегодня был обед. К тому же я обещала зайти к Харриет. Надо поторопиться, иначе все не успеешь!

Эсме, едва успевшая откусить кусочек персика, от удивления чуть не подавилось. Несмотря на то, что ее тетка всегда была деловой женщиной, об обеде она раньше не заботилась, как и вообще о хозяйственной стороне жизни, целиком перекладывая это на слуг. Слуги в их доме были из сиамцев, и Мириам предпочитала с ними вовсе не общаться (за исключением одной, ее личной служанки – забитого существа, беспрекословно выполнявшего все ее команды и никогда не проявлявшего собственной инициативы). Отцу же, вечно пребывавшему в меланхолии, к вовсе ни до чего не было дела, и после смерти матери забота о хозяйстве фактически целиком легла на плечи Эсме. Слава Богу, мать хозяйством занималась прилежно и успела кое-чему научить дочь.