Месяц делают, второй, третий. Уговор был к 1 апреля. А мне с окна хорошо через реку видать: вроде и готово. До обеда я порхался, уложил всё в прицеп аккуратнейше, через тряпочки и газетки, да поехал через Студенец. Приезжаю – никого. Сорвал замок, захожу, а там муки по щиколотку.

Повез я все обратно и домой опять занес. Новый срок поставили 1 июня. И опять я через тряпочки, газетки, Студенец – приезжаю. А Валька Рачок, бригадир, увидал меня и орет совсем некультурное с крыши на всю округу, прямо с маковки.

– Ты зачем, – спрашиваю, – рявкаешь на меня?

– Зря, – отвечает Валька, – приехал ты. Не готово еще.

Тут уж я не выдержал, взял с земли что под руку попалось, а попался мне хороший камешек граммов на пятьсот, да и запустил в него.

– Ах ты, – Валька говорит, и ушибленное место гладит, – гнида нерусская и тому подобное оскорбление личности.

И вот я спросить хочу, нам с отцом допытаться до вас интересно, до русских: долго мы за вами предметы культа таскать будем?

Вопрос этот – безответный.

Теперь вот еще Прокопьевский камень, который Владимир Рыпаков, самая наша умница, на берегу выкопал.

Александр Валентинович, зная вас как человека практикующего, а не любителя рожу лица продавать, перейду к сути.

Прошу:

1. Рассмотреть возможность выведения д. Право-Плосская, д. Михалевская и д. Правая Горка из МО «Плосское» и присоединения их к МО «Строевское» или МО «Бестужевское».

2. Выделить средства и технику на выкоп, подъем и установку на постамент Прокопьевского камня.

Приложения

1. Копия заметки «Главный Камень района» в газете «Устьянский край» от 14 июня.

2. Смета на подъем Прокопьевского камня.

3. Поименный подписной лист (34 подписи).

Малиновые реки его вранья вытесняли Устью из берегов. Вихри ошеломляющих нелепиц и искусное кружево брехни складывались в самую высокохудожественную небывальщину в мире, от которой перехватывало дух.

Сраль – по-местному, по-устьянски – Враль.

Но не просто враль, или врун, или лжец, – нет, – но врущий не от скуки, незнания, стыда, корысти и миллиона других мелких человечьих причин, а творящий, юродствующий – вопреки.

Архитектор Лжи. Творец Обмана. Художник Вымысла.

Прижимистый, коротко стриженный, седой и коричневолицый Сраль не врал только дома, жене, которую знали-звали-прозвали не иначе как Сралёвной. Ей, знавшей всё и допущенной за кулисы, хода не было только на чердак, где под крышей Сраль выгородил себе обшитый вагонкой параллелепипед под кабинет.

Семейную – и вообще жизнь – Вова Рыпаков трактовал как умел, а уметь он умел: когда из Вологды им позвонил следователь и сказал, что сыну по совокупности, путем частичного сложения сроков и, беря в расчет непогашенное, отмерят двузначное число лет, он сказал:

– Ладно, давай-ка. Не руками и делал.

Таков был Вова Сраль.

* * *

– Сраль, а ты на Марсе был?

– Был.

– Давно ли?

– Да вот… дай-ка… Второй год. В июле было. Сенокосил я у старой мельницы тогда. За день подсохло, так сгребсти пришел. Смотрю, а у меня по пожне три мужика шарятся, и один вроде как с топором. Мальчишки, говорю, вы зачем безобраничаете? Подходят они ко мне, и один говорит: мы с планеты далекой мимо пролетали, да вот промашка вышла, транспорт сломался.

– Прямо по-русски сказали?

– Ну. По-русски. И грамотно так, не переслушать. Нам, говорят, для починки сосуд нужен, прозрачный, но чтоб непременно крепкий. Тю, отвечаю, у меня дома прозрачного и крепкого – ящика два… Побегли ко мне. Достал я тут самогона горохового, свежего. Ребятишки, говорю, за знакомство и приезд? Праздник, опять же, на носу. Переглянулись они, по-своему, по-птичьи почирикали: хорошо, говорят, можно, только быстро. Разлил я на четверых, смотрю, а закусить-то нечем… Не беда, говорят, у нас с собой. И тюбик достают, на вид – зубная паста, а на вкус так и ничего…

– Может, городские или с района?

– Говорю тебе: инопланетяне. Дал я им стеклотару, а сам и говорю: уважите старика на старости лет? Я человек пожилой, но серёдка полна – концы играют… Проси, отвечают, что хочешь. Я и брякнул – хочу все планеты родной Солнечной системы посетить. Все, отвечают с расстройством, нельзя, это вроде как абонемент получается, выбирай одну… Вот и выбрал. Но самое главное они мне на прощание сказали.

– Что?

– Сказали: передай Мишке Сухареву, чтоб не пил больше, а то не похвалим мы его, наголо ведь пьет, через это и крякнуть можно.

– Ну вот это уж врешь, я в то лето кодированный еще ходил.

– Ладно, вру. Молча меня к дому скинули, жопой на грабли…

…с лицом не каменным и ничуть не окостеневшим, а именно что ожившим и спокойным, и без выдающих бесталанных врунишек жестов навроде хватания себя за нос и подергивания плечом, умышленно добавляя каплю заведомой и легко угадываемой ерунды, на фоне которой все остальное идет уж не иначе как за чистую монету, не забываясь и не забывая, обставляя (не в смысле – обмануть, а – окружить деталями) бесспорным и непререкаемым, чтоб – камня на камне и только один путь: сдаться и верить как самому себе в это чудовищное – но! – такое убедительное, такое нужное и нежное терапевтическое бормотание, бурчание и бубнёж.

* * *

Умер Сраль от пустячной простуды.

Три дня до этого с утра до вечера он копал яму на берегу реки. Дело бесхитростное, дурацкое: выкидывать землю быстрее, чем прибывает холодная вода.

Сралёвна уехала в Архангельск на обследование, и Вову никто не отвлекал от дикого этого занятия. Зыбиха только старой подбитой птицей приковыляла однажды:

– Труд на пользу. Чего и робишь-то?

– Клад ищу.

– Ну-ну.

Опись его имущества составила 12 листов. Среди прочего там было:

• тонкая тетрадь в клетку с надписью на обложке «Доказательство теоремы Ферма»: листы внутри криво вырваны, часть текста смыта;

• 317 книг, в том числе полные собрания сочинений классиков русской литературы, репринтное издание «Архив русской революции» в 3-х томах и 52 энциклопедии – от «Юного химика» до «Стрелкового оружия»;

• фанерный сундучок с фотографиями, преимущественно семейными;

• пустой чемодан без ручки;

• кортик с погнутым клинком и ножны к нему;

• подзорная труба «Турист-14» на штативе;