Прижимаюсь к ее рту сам, а затем обхватываю нижнюю губу, втягиваю в себя. Раскрываю ее рот напором и касаюсь языком языка.

Она дрожит. Всем телом. Всегда при первом поцелуе, если несколько дней не виделись. И эта дрожь, как электрический заряд по цепи, передается мне.

Мир замедляется, а потом и вовсе перестает существовать. Поцелуй становится глубже и ощутимее.

Юля обхватывает ладонями мои щеки. Гладит нетерпеливо.

Язык у нее во рту, мысли всмятку. Юля закидывает на меня ногу. Задирает ее повыше. Даже через ткань штанов чувствую сладкое девичье тепло. Дыхание перехватывает.

Обнимаю крепко.

Поцелуи долгие и глубокие. Ток по коже убивает сопротивление, внутри пламя. Сердце тарабанит о ребра. Этой похотью управлять невозможно, она то, что не контролируется.

Накручиваю ее волосы на кулак и стискиваю. И целую в губы. Дышу часто.

– Ты мне нужна, – говорю тихо. Нужна. Нужна. Нужна.

– Что? – переспрашивает.

– Молчи.

– Дом, Домик, я правда не расслышала. Скажи. Скажи еще раз.

Забирается ко мне на грудь, заглядывает в глаза. Ее синие блюдца ожили, в них искры, игривость, страсть. Щеки порозовели, губы припухли. Отошла, слава богу.

Меня, наконец, отпускает внутреннее напряжение. Страх ее потерять – самый сильный в мире. Говорят, любые наши страхи так или иначе связаны со страхом смерти. Так вот, между моими можно сразу ставить знак равенства.

– Да так, – усмехаюсь.

– Что, опять приснилась?

Дыхание никак не выравняется. Кладу ладони на ее бедра и вжимаю в себя.

– Ты от этого будто удовольствие получаешь, да? – усмехаюсь. – От моих страданий.

– О, еще какое! – ее глаза вспыхивают. – Я же мстительная особа.

Мы смотрим друг на друга.

И прочего мира по–прежнему не существует.

Дверь открывается.

– Чай готов, – говорит Юлин отец и поспешно выходит из комнаты, демонстративно типа смутившись.

– Пап... Всё в порядке, пап! – кричит Юля вслед. – Мы идем! Вот блин.

Садится на матрасе, вздыхает. Трет лицо. Я тоже присаживаюсь рядом.

– Умеет он испортить момент. Никогда не забудет мне тот смешной случай.

– Смешной?! – переспрашивает Юля, а потом хохочет и краснеет.

– Ты же смеешься. Значит, смешной.

– Это я! А друзья его до сих пор подкалывают. – Потом смягчается: – Ладно, Матвей, забей. Ну вот такой у меня папа. Что с ним сделаешь? Идем лучше пить чай. Я умоюсь только. Надо же, уснула и боль прошла.

Смотрю на экран телефона, листаю сообщения. От Захара свежее:

«Появился один вариант. Когда сможешь посмотреть?»

«Фото есть?»

«Неа. Сгоняем вечером?»

«Завтра. Я ж работаю, – быстро печатаю. – Мне поставили пропуск?»

«Обижаешь!»

«Буду должен».

«Ага».

– Чай? – переспрашиваю вслух. – Если только быстро, опаздываю. Вырубился рядом с тобой. Как обычно, – делано закатываю глаза. Мы можем в обнимку лежать часами.

– Кто пишет?

– Захар. Я же говорил, что уладит он всё. Поставили мне посещение. Видишь, как полезно иметь верных друзей.

Юля морщит лоб.

– Ты всегда говорил, что спорт для умственно отсталых. А сам на нем помешался! Понятно, что я чую подвох.

– Спасибо, что в этот раз сказала это не при моих друзьях–боксерах. – Поднимаюсь на ноги, поправляю одежду.

И да, однажды выдра ощетинилась и именно такую фразу выдала в компании. Сказанула–то она, а посмотрели все на меня. Юля против того, чтобы я убивался на тренировках. Но при этом ведет себя на людях так, будто я черепашка–ниндзя.

Юля идет к двери, я хватаю ее за руку. Мы друг другу в глаза смотрим.

– Я скучала, – шепчет она покорно. – Матвей, можно я у тебя кое–что спрошу?

– Конечно.

– Завтра.

Хмыкаю.

– Так делать нехорошо, – склоняю голову набок.

Птичка пожимает плечами и выпархивает в коридор, скрывается в ванной. Я же иду в кухню, где разливает чаек Виктор Арсеньевич. Три кружки. Вау. Прогресс!

– Выспались? – спрашивает он сухо.

– Да, вполне, – отвечаю быстро. Скромно присаживаюсь за стол, задеваю рукой сахарницу, та падает, сахар рассыпается. Быстро поднимаю.

Виктор Арсеньевич вздыхает, идет за тряпкой. Я случайно, честное слово!

Конфликтов у нас было много. В последний год он хотя бы не светит мне в зрачки фонариком, не проверяет вены и не тащит в ванную за шкирку плеваться. Где–то вычитал, что у наркоманов нет слюны. И тестировал меня на протяжении многих месяцев.

А началось всё с поездки на рыбалку. Это был фатал еррор, первая и последняя рыбалка в моей жизни.

Мне только–только исполнилось шестнадцать, мы с Юлей встречались пару месяцев. Рай от меня долгое время нос воротила, и когда согласилась на отношения — я чувствовал себя победителем по жизни.

Впервые со смерти родителей у меня что–то получилось и я ощутил нечто, напоминающее тепло, будто солнышком кожу пригрело. Но не спешите лить слезы и сочувствовать одинокому мальчику, сначала послушайте.

Торчал я у Юли безвылазно. Там вкусно кормили, было комфортно и уютно. Однажды, когда в очередной раз был в гостях, Виктор Арсеньевич заявил, что утром с друзьями едет на рыбалку. Я попытался быть вежливым и поддакнул:

– Круто. А я ни разу в жизни не был. Представляю, как это, наверное, весело.

Повернулся к экрану. Мы с Юлей смотрели фильм по телеку. Виктор Арсеньевич помолчал немного и ответил:

– Ни разу не был на рыбалке? Тебе лет–то сколько, мальчик?

И встал перед экраном.

– Мой отец был не фанат, брат из клиники не вылазит, ему не до природы... Я городской до мозга костей, – начал оправдываться.

– Ясно, – посочувствовал он. Походил по комнате. А потом положил ладонь на мое плечо, ощутимо сжал и произнес: – Решено. Завтра ты едешь с нами. Я всё устрою.

Я глаза вытаращил и сглотнул. Спорить, правда, не осмеливался. Уж очень хотел понравиться.

– Я бы с удовольствием поехал, но у меня нет подходящей одежды, – попытался аккуратно отмазаться.

На что Виктор Арсеньевич расхохотался и воскликнул многообещающе:

– Идем–ка со мной!

Он потащил меня в гараж, где, как выяснилось, хранил походную одежду. На мой размер отыскались и потрепанный старый камуфляж с курткой, и даже сапоги. Всё это пахло странно, выглядело еще хуже. Мне не хотелось всё это надевать на себя.