В середине июля, во время регулярной утренней прогулки по пляжу, Моника задала мне неожиданный вопрос. Мы прохаживались по нагретому солнцем песку, местами прямо по мелководью, когда она вдруг спросила:

— Джо, Бетти говорила тебе что-нибудь обо мне?

Это была опасная тема, потому что Бетти только и делала, что говорила, причем плохое. Любое упоминание о Монике заставляло ее насторожиться.

— А почему ты спрашиваешь?

— Она меня ненавидит.

— Ну, ты скажешь!

— Я знаю, что ненавидит. У нее есть для этого веская причина.

— Правда? — Я остановилась и всмотрелась в лицо Моники. — Какая же?

— Джо! Обещай никогда никому об этом не упоминать! А еще лучше поклянись!

— Послушай, мы уже давно заключили соглашение, что унесем в могилу все, что услышим друг от друга.

Моника помолчала, глядя в сторону горизонта.

— Настоящая причина, по которой мне пришлось оставить дом Бетти, это… словом, Гил за мной приударил.

— Шутишь! — Я была шокирована.

— Нет, не шучу. Это поставило меня в очень неприятное положение. Понимаешь, я успела привязаться к Бетти, да и она была ко мне добра, и вдруг все рухнуло. Разумеется, я сразу сказала Гилу, что это недопустимо. Он не настаивал, но… как ты всегда говоришь, Джо? «Но» чаще всего имеет решающее значение. Бетти… она нас застала.

— Боже правый! Ах ты, бедняжка!

— Значит, она не упоминала об этой истории?

— Ни словом! Как бы тебе сказать… Бетти… она о тебе не слишком хорошего мнения и не скрывает этого, но никогда не говорила, что за кошка между вами пробежала. Если честно, мне трудно представить Гила ухаживающим, тем более за гостьей.

— Наверняка Бетти с тобой согласна. Когда она застала нас, по ее лицу я поняла, что винит она только меня. Она уверена, что Гил просто ответил на мои знаки внимания к нему. — Моника усмехнулась. — Можешь себе такое представить? Связаться с женатым — этого только не хватало! Ни за что на свете! Ко всему прочему Гил Уотермен не в моем вкусе. У него такой масленый взгляд…

Я знала Гила много лет, и хотя его взгляд никогда не казался мне масленым, это, вне всяких сомнений, был весьма привлекательный мужчина с тем налетом особой обходительности, что отличает процветающего коммерсанта. Он был очень эрудированным в области искусства и обладал талантом выискивать в Богом забытых углах творения великих мастеров, заполучать их по дешевке и потом за бешеные деньги перепродавать богатеям и знаменитостям. Я никогда не заподозрила бы в Гиле ловеласа, но…

Пресловутое «но». Внезапно у меня в памяти всплыл разговор с Бетти. Та жаловалась, что в последнее время Гил выезжает по делам значительно чаще, чем прежде. Хотя они казались счастливой парой, годы наблюдений привели меня к такому выводу: со стороны невозможно сказать, удачен брак или нет, и нет никакого смысла размышлять на эту тему — раздумья такого рода стоят не больше, чем светские пересуды за чашечкой кофе.

Я не знала, как реагировать на откровения Моники. Прежде всего я любила Бетти и сочувствовала ей. Что касается Гила, хотя мне по-прежнему было трудно представить его в роли женского волокиты (я привыкла считать, что выгодная сделка имеет в его глазах куда большую привлекательность, чем самые пылкие объятия), усомниться в словах Моники означало бы счесть ее лгуньей. Зачем выдумывать такое? Это совершенно не в ее интересах.

Некоторое время мы шли молча. Я кожей ощущала дискомфорт своей спутницы.

— Это признание делает тебе честь, — сказала я наконец.

— Мне нужно, чтобы ты все знала, Джо. Между нами не должно быть секретов.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Мы повернули к дому.

— Как вы с Люциусом познакомились? — помолчав, спросила Моника.

В свете только что прозвучавших откровений казалось несправедливым просто взять и пересказать одну из общепринятых версий, даже более правдивую. Если Моника хотела быть со мной скрупулезно честной, мне следовало ответить ей тем же, разве нет? К тому же тайна была уже слишком давней, чтобы повредить моей репутации.

— Прошу, и ты не передавай другим то, что я сейчас скажу. Не то чтобы это имело большое значение, но никто не знает, как мы познакомились с Люциусом. Даже Бетти или Джун.

Моника остановилась и посмотрела на меня открытым, честным взглядом.

— Джо, если ты хоть на миг сомневаешься во мне, лучше не говори ничего! Я не хочу, чтобы ты потом пожалела о своих признаниях. Если наша дружба даст трещину, я… я умру!

Эта тирада еще больше укрепила мое доверие к Монике, и вот так, в одно обычное утро, секрет моего знакомства с Люциусом перестал быть нашей тайной. Я рассказала все, даже то, как ловко мой муж одурачил всех, пользуясь простым фокусом: скрывай то, что в этом не нуждается.

— Когда Рут умерла, я долго чувствовала себя виноватой, хотя и знала, что это не так, — закончила я свой рассказ.

— Она так и не узнала о вас?

— Трудно сказать. Вряд ли. Обманутая женщина может не знать наверняка, но она чувствует. Ведь так?

— Пожалуй, — согласилась Моника. — Лично я бы догадалась, если бы Мишель мне изменил. А ты?

— Сейчас не такое время, чтобы думать об измене — Люциус слишком болен. Да это и не его стиль. Он трудный, но верный муж.

— Он без ума от тебя, это видно.

Итак, для Моники не осталось во мне ни крупицы тайны. Да и как иначе? Я обожала ее, доверяла ей безоговорочно, и так должно было оставаться всегда, даже в Нью-Йорке. Ни одной из нас не хотелось, чтобы она вернулась в Париж к печальным воспоминаниям и стандартной квартирке в многоэтажном панельном доме (все, что она могла себе позволить после смерти мужа). Мы перебрали занятия, которым она могла бы себя посвятить. Мне казалось, что наилучшим выбором, раз уж Моника так хорошо знает язык, будет работа переводчицы, но ей самой хотелось быть ближе к миру искусства. По ее словам, еще до скандала Дик Бромир предлагал ей в этом деле свою помощь, однако сейчас казалось бестактным обременять его чужой проблемой. К счастью, я знала кое-каких авторитетов в этой области, глав таких крупных аукционных залов, как «Чапелз», «Кристиз», «Сотбиз» и прочее. В летнее время связаться с ними было сложно — все разъехались в отпуска, — но Моника заверила меня, что спешить некуда.

Скандал вокруг Бромира затянулся на все лето. На исход его уже делались ставки, разговоры не утихали. Дику было предъявлено обвинение в сокрытии доходов от сделок с заграничными партнерами, а также в махинациях с личным имуществом, которое он проводил через свою риелторскую фирму как стороннее. Люциус пытался объяснить мне, что в этом криминального, но сколько я ни вдумывалась, так и не поняла. Для таких тонкостей моего интеллекта не хватало. Так или иначе, общественное мнение сводилось к тому, что, во-первых, если недостаточно хитер, чтобы выкрутиться, то нечего и браться за… ну, за что он там взялся; во-вторых, пусть даже все ежедневно занимаются махинациями похуже, не пойман — не вор, а если дал себя поймать, то сам виноват.