Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пакер моргнул. Он, наверное, не особенно бы удивился, если б они исчезли, как и подобает привидениям, но всадники остались и были теперь так близко, что Бартоломью уже видел облачка пара, вылетающие из ноздрей их коней.
– Добрый вечер! – крикнул он, но ответа не последовало. Может, не услышали? – Веселого Рождества! – закричал он громче.
Всадник слева сказал что-то своему товарищу, и Барт услышал, как они цокнули языками. Подъехав ближе, незнакомцы остановились справа и слева от саней. На обоих были широкополые шляпы, собравшие на себя по несколько дюймов снега, оба кутались в одеяла и прятали лица за повязками из рукавов разорванной муслиновой рубахи, так что видны были только их глаза. У того, что стоял слева, они выражали холодную цепкость, а у его спутника – нервозность и даже страх.
– Веселого Рождества, – повторил Барт с натужной бодростью. Уж не нарвался ли он ненароком на разбойников? – Вот уж метель так метель! Не до приключений. Поскорей бы до огонька добраться…
– Будь любезен, заткни свое поганое хлебало, – произнес тот, что встал слева, низким и каким-то металлическим голосом.
– Извините, сэр, но в чем проблема? Если… – начал было Бартоломью, но тут из-под одеяла левого всадника высунулось дуло двустволки. – Позвольте предупредить, сэр: выстрелив, вы сильно рискуете вызвать сход лавины, и тогда уж не поздоровится нам всем.
– Не слышал, что он сказал? – подал голос второй незнакомец. Он был помельче своего спутника и заметно моложе – едва ли не мальчишка. Но поразило Барта не это, а его акцент. Чисто теннессийский.
– Не понимаю. Ты же работаешь на меня, сынок! – сказал ему Бартоломью.
Юнец бросил растерянный взгляд на своего товарища, а потом снова перевел его на Барта.
– Нет, мистер Пакер, больше не работаю.
И только тут сидящий в санях мужчина увидел в его дрожащей руке шестизарядный «Кольт» – большой, тяжелый револьвер, сохранившийся, должно быть, еще с довоенных времен.
– Полегче, сынок. – Пьяный туман развеялся, но до конца в голове у Бартоломью еще не прояснилось. В какой-то момент ему даже причудилось, что его накрыла лавина, что он лежит, задыхаясь, под снегом, и все это – только его болезненное видение. – Ты какого дьявола делаешь? Я не…
Второй всадник подал коня вперед и ткнул дулом дробовика Барту в лицо. Кровь мгновенно просочилась через его усы, протекла между зубами и поползла по подбородку.
Пакер стащил рукавицу и прижал ее к разбитому носу.
– Да чтоб тебя! – вырвалось у него.
– А теперь гони-ка к своему особняку, а мы за тобой, – сказал ему старший из всадников. – Не знаю, есть ли у тебя ножны или плечевая кобура, но совать руку под одежду – даже если почесаться захочется – не советую. Можешь не сомневаться: снесу башку не раздумывая. Все понял?
– Что вам нужно? Я – человек богатый и…
– Помнишь, что случилось, когда ты в последний раз раззявил рот? Давай трогай.
Барт поднял вожжи и тронул лошадей. Нос его горел, по испачканному кровью лицу текли слезы. Всадники последовали за ним, но уже шагов через пятьдесят одного из них вырвало в снег.
– Господи ж ты Боже мой! – пробормотал второй. Оглянуться Пакер не рискнул, но подумал, что вырвало, наверное, парнишку. А вот с чего бы его так затошнило… Уж не потому ли, что сегодня ему предстояло впервые в жизни убить человека?
Время близилось к десяти, и Джосс решила, что других посетителей сегодня уже не увидит. С возвращением в холодную камеру она, однако, не спешила и беспокоить уютно посапывающего у плиты помощника шерифа не стала.
Лана уже ушла домой, и Джослин, хотя она никогда бы в этом не призналась, недоставало музыки, несмотря на то что ей до чертиков надоели бесконечно повторяющиеся рождественские гимны. Звуки, пусть даже и треньканье расстроенного пианино, заглушали тишину одиночества, хотя и тишина была предпочтительнее болтовни помощника шерифа, любителя потрепаться о том, какой большой шишкой он был когда-то в Урее. Мэддокс начала всерьез подумывать о том, чтобы перерезать сопляку горло, пока он спит, – одного движения ножом было бы вполне достаточно, а нож-боуи всегда лежал у нее под стойкой. Она представила, как он вытаращится, как потянется за револьвером к пустой кобуре и как расползется по полу, до самой плиты, лужа крови. Но сделав так, она все испортит. Да и куда потом идти, учитывая, что весь Абандон занесен снегом? Еще двенадцать часов ничего в общем-то не значат.
При мысли о Лане Джосс улыбнулась. Проходя мимо нее, пианистка кивнула и прошептала одними губами: «Веселого Рождества», – никогда прежде эта немая милашка не была столь красноречива.
Дверь распахнулась, и порог переступил проповедник Стивен Коул. Отряхнув сюртук от снега, он оглядел пустой салун, прошел к бару и положил руки на сосновую стойку.
– Добрый вечер, – сказал он барменше.
– Добрый вечер, проповедник. Таки заглянули промочить горло?
Стивен улыбнулся. Судя по мокрым от растаявшего снега волосам, из дома он вышел без шляпы.
– Вы позволите угостить вас, мисс Мэддокс?
– Зовите меня Джосс, и – да, конечно. Неважно себя чувствуете?
– Нет, а почему вы спрашиваете?
– Вы так бледны, никогда вас таким не видела. – Женщина поставила на стойку новую бутылку, вытащила из нее пробку и достала два стакана. – Щепотку кокаина в виски?
– Нет, спасибо.
– Вот уж не думала, что когда-нибудь буду пить со святым отцом. Что ж, ваше здоровье, преподобный или как вас там…
– Вообще-то меня вполне устроит Стивен. Просто Стивен.
Они чокнулись и опрокинули по первой. Коул моргнул. Джослин хотела налить ему еще, но он покачал головой.
– Нет-нет, с меня хватит, но вы продолжайте, если хотите.
– Я смешаю вам коблер. – Мэддокс улыбнулась. – Дамам, по-моему, нравится.
– Нет, спасибо, не надо.
– Ладно, а я немножко выпью.
Джосс плеснула себе в стакан. Проповедник достал из кожаного мешочка два небольших самородка, положил их на стойку, но намерения уйти не выказал.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросила барменша.
Стивен убрал за уши пряди волос.
– Вообще-то я сегодня пришел сюда не просто так, но руководствуясь некоторыми скрытыми мотивами.
– И что же это могут быть за… Нет, подождите! Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что вы пришли сюда не для того, чтобы попытаться…
– Спасти вас? Нет. Спасает Бог. Я – лишь небольшая часть этого уравнения. Кроме того, я не настолько самонадеян, чтобы думать, будто сумею убедить вас в необходимости обратиться к Богу. Вы – умная женщина. Вы прожили в этом мире немало лет и, конечно, слышали о благой вести, но предпочли не принять Его. Это печалит меня и, несомненно, печалит Господа, но решать надлежит вам, и я отношусь к вашему выбору с уважением.