На комоде в углу, возле кровати, обнаружилась целая коллекция фарфоровых фигурок. Интересно, подумала Эбигейл, как им удалось остаться нетронутыми столько лет? Рядом с фигурками, лицевой стороной вниз, лежала пустая рамочка.

– А ты что-нибудь здесь чувствуешь? – шепотом спросил, подойдя к ней сзади, Лоренс.

– Чувствую, что все это полная чушь, – ответила журналистка.

Они повернулись и увидели, как Джун подходит к эркерному окну, в котором, на удивление, недоставало только одной стеклянной панели. В нише притаился развалившийся диван.

– Она часто сидела здесь, – тихо, ни к кому не обращаясь, пробормотала миссис Тозер, – смотрела в окно, на мир без нее. – Внезапно она сползла по стене на пол, опустила голову на колени, а потом поднялась и приняла позу ребенка.

– Господи… – прошептала Эбигейл.

Эммет подошел к ним с Лоренсом.

– Вы действительно ничего не знаете об этой комнате? О ее истории? Ничего-ничего? – начал он расспрашивать профессора. – Помочь могла бы даже мельчайшая деталь.

Кендал покачал головой.

– Извините, но… Я много знаю об Абандоне, но есть и белые пятна.

– Почему бы вам двоим не пройти дальше и не выключить фонари? Я собираюсь здесь поснимать, – попросил их Тозер.

Они выключили фонари, и комната погрузилась в темноту. Эммет сделался неслышной тенью – только половицы поскрипывали у него под ногами – и тишину нарушали лишь щелчки камеры да глубокое, ритмичное дыхание Джун, неподвижно стоявшей на коленях у эркерного окна. Глаза Эбигейл только начали привыкать к темноте, когда фотограф закончил съемку.

– Хочу поскорее проявить пленку, – прошептал он. – Думаю, кое-что здесь есть.

– Какой камерой вы пользуетесь? – спросила Фостер. – Мне для статьи нужна вся техническая информация.

– У меня «Минолта Икс-семьсот». У старых моделей есть одно-единственное преимущество – отсутствие электроники, которая влияет на пленку. Большинство более новых камер даже не фиксируют инфракрасное излучение из-за его особой чувствительности.

– А что такое инфракрасное излучение? Оно воспринимается как тепло и холод, так?

– Нет. Инфракрасное лежит за пределами видимого спектра, так что наши глаза его не видят.

– Она слышит церковный колокол, – прошептала Джун. – Она видит их всех, видит, как они проходят мимо, но не выходит из комнаты.

– Какие-нибудь особенные объективы? – продолжила расспрашивать ее мужа журналистка.

– Этот – два-восемь-семь-ноль. Иногда, в зависимости от условий, пользуюсь пятидесятимиллиметровым. Вот, посмотри. – Тозер снял с шеи и передал Эбигейл фотоаппарат, и она заглянула левым глазом в видоискатель.

– Ничего не вижу.

– Лоренс, включите фонарик, – попросил ее собеседник.

Вспыхнул свет.

– Ух ты, все красное! – воскликнула девушка.

– Да, здесь стоит фильтр номер двадцать пять.

Джун вдруг поднялась, прошла к открытому гардеробу и начала ощупывать одно из вечерних платьев. Лицо ее выражало то особое напряжение, которое бывает у людей, впавших в транс. Воспользовавшись моментом, Эбигейл переместилась к эркерному окну и посмотрела вниз, на улицу, через старое стекло.

А потом она подняла камеру Эммета, заглянула в видоискатель и позвала своего отца:

– Лоренс, можешь немного посветить?

Тот подошел, встал рядом, направил фонарь на салун, стоящий на другой стороне улицы, и повернулся к Эммету.

– Знаете, хочу перед вами извиниться. За те шуточки насчет Абандона и летающей тарелки пришельцев.

– Ничего страшного, – улыбнулся Тозер.

– Нет, я вел себя по-свински. Позвольте поделиться с вами моей теорией насчет того, что здесь случилось.

– Вы точно этого хотите?

– Да. Если б я опубликовал это, в академии меня на смех подняли бы.

Там, где проходил луч света, ночь сделалась темно-красной, и Эбигейл вдруг поняла, что обязательно напишет об этом моменте, о том, что почувствовала, когда посмотрела в видоискатель через фильтр номер двадцать пять с надеждой обнаружить в этом море красного потерянных духов. Может быть, Эммет, делая снимки, только притворялся, что ищет духов, но кто помешает ей немножко приукрасить? Представить всю его странную профессию сексуальной и эксцентричной… А ведь действительно может получиться что-то феноменальное!

– Но, принимая во внимание то, как город исчез – как все вдруг бросили свои дома, не оставив никаких свидетельств о случившемся, ни костей, ни… – рассказывал у девушки за спиной ее отец.

Что-то вышло из салуна и побежало по улице. Она опустила камеру.

– …я пришел к выводу, что…

– Лоренс, ты это видел? – Эбигейл обернулась.

– Что?

К ней подошел Эммет.

– Что такое?

– Из салона что-то вышло и побежало по улице, – рассказала журналистка.

– Возможно, олень, – подал голос Скотт. Все это время он стоял у двери, прислонившись к стене и молча за всем наблюдая. – Здесь столько зверья…

– На оленя не похоже – оно двигалось иначе, – возразила журналистка.

– Как двигалось? – уточнил проводник.

– Как человек. Лоренс, ты разве не видел? Оно прошло точно через то место, куда ты светил.

– Нет, я ничего не видел.

Эбигейл вернула Эммету камеру, пересекла комнату, вышла через открытую дверь в коридор и быстро зашагала туда, где еще совсем недавно была лестница.

– Эй! – крикнула она вниз, в темный вестибюль.

Джеррод погасил свой фонарь. Журналистка включила свой и направила свет через обломки лестницы к регистрационной стойке, где проводник стоял еще несколько минут назад.

– Вы что-нибудь там видели? – спросила она его.

Ее вопрос ушел в тишину.

Эбигейл посветила в сторону одной арки, потом другой.

– Джеррод?

По коридору к ней проскользнула тень.

– Скотт? – обернулась Фостер.

– Да.

– Джеррод ушел.

Сойер встал рядом, включил фонарик и поводил лучом по вестибюлю.

– Джеррод! – позвал он, после чего немного подождал и, сложив ладони рупором, крикнул еще раз: – Джеррод! Ты где?

Из номера вышли все остальные.

– Что случилось? – спросила, подходя, Джун.

– Джеррод пропал, – объяснила журналистка.

Теперь уже все пятеро смотрели вниз и прислушивались.

– Думаешь, что-то случилось? – спросил Лоренс.

Скотт опустился на колени, расстегнул рюкзак и достал моток веревки.