* * *

Антуан часто думал о ребенке, который никогда уже не родится у них с Луизой. По ночам образ младенца часто являлся ему, как виртуальное воплощение умершего будущего. Кто это был бы – девочка или мальчик? Какое имя они дали бы ему – Жанна или Гектор? Невозможно себе представить: то был роман, который никто никогда не напишет.

* * *

А жизнь – по избитому выражению – продолжалась. Антуан поселился в чудесной просторной квартире на набережной Роны. Он теперь прекрасно зарабатывал и, конечно, мог себе позволить снимать такие хоромы, но зачем они ему понадобились? Вероятно, это был способ доказать и другим и себе, что у него все в порядке, – словно размеры комнат могли свидетельствовать о неуемном жизнелюбии. Впрочем, возможно и другое: Антуан неосознанно подбирал большую квартиру в смутной надежде на возвращение Луизы. После разрыва человеку хочется убедить себя, что это временно, что он переживает короткий, преходящий кризис и скоро воротит себе потерянное. Увы, это была всего лишь иллюзия, которая рассеялась уже через несколько недель. Антуан понимал, что Луиза к нему не вернется. По телефону она говорила с ним суховато-дружеским тоном. Но звонила ежедневно: такова учтивость нелюбви. Антуан стал чем-то вроде кухонного комбайна – сломанного, но с еще не истекшим гарантийным сроком. Он старался не огорчать и не упрекать Луизу и как мог скрывал свое отчаяние. Уверял, что все отлично, что он по ней, конечно, тоскует, но что они, несомненно, приняли разумное решение. И это было не совсем неправдой: иногда ему случалось думать именно так. В какие-то дни Антуану даже начинала нравиться его новая жизнь, хотя чаще всего им владела неизбывная тоска. Бывало, он просыпался среди ночи и спрашивал себя: а что она сейчас делает? Человеку хочется знать все о жизни того или той, с кем он делит свою жизнь. И это желание становится подобием наркотика, от которого невозможно отвыкнуть. Где она сейчас? Что видит? Чем занимается? Может, солгала ему и попросту встретила кого-то другого? Нет, не может быть. В конце концов он убедил себя в том, что Луиза ушла от него не к другому мужчине. Она предпочла ему одиночество.

Но шли недели, звонки раздавались все реже, а если и раздавались, то никого уже не интересовали новости и мелочи жизни; и то, что доселе связывало этих двоих, безвозвратно уходило в прошлое.

Антуан с головой погрузился в работу. Он часто приходил к ректору Академии, господину Патино, чтобы поделиться с ним новыми планами. То предлагал организовать для группы студентов долгую поездку в Италию; то хотел создать киноклуб для показа учебных фильмов по искусству; то считал необходимым приглашать в Академию побольше лекторов со стороны. «Самое ценное в нашем деле – выступления художников, галеристов, искусствоведов перед студенческой аудиторией!» – доказывал он.

– Но у нас и без того избыток приглашенных лекторов! – возразил наконец Патино. – Только на этой неделе здесь будут выступать двое философов, социолог и писатель!

– Что верно, то верно, – неохотно признал Антуан.

Директор уже начал побаиваться: не предвещает ли избыточная активность его преподавателя нервный срыв?

Начался учебный год. Антуана ждало новое поколение студентов. С некоторыми из них у него завяжутся дружеские отношения – не исключено, что на долгое время. Он очень любил встречаться на улицах с бывшими учениками и всегда искренне радовался, услышав, что такой-то будет выставляться в Праге, а другой участвует в подготовке Венецианской биеннале. Антуан чувствовал, что облечен важнейшей миссией – помогать раскрыться юным талантам. Как правило, он читал лекции по истории искусства на первом и втором курсах, и его аудитории всегда были битком набиты молодежью, жаждущей знаний. В начале их с Луизой романа она любила тайком устроиться где-нибудь в верхних рядах амфитеатра, чтобы послушать Антуана. И тот вдруг, посреди лекции о Мунке или Альфонсе Мухе, замечал свою подругу, взиравшую на него с озорной улыбкой. Они условились, что, увидев ее, он должен вставить в свою лекцию слова «абрикосовый сок». Это был их секретный код, их игра. И Антуан пускался в непонятные отступления, из коих слушатели узнавали, что этот напиток очень любил Пикассо. Студенты недоумевали: какое значение имеет эта подробность для творчества Пикассо? Но, в конце концов, с лектором не поспоришь – он имеет право говорить все, что угодно. Увы, отныне уже никому из художников не суждено будет пить абрикосовый сок.

В новом учебном году Антуан решил отдохнуть от своих любимых сюжетов[13]. Он не станет читать лекций ни о Модильяни, ни о Тулуз-Лотреке. Но вернется вспять по времени к Караваджо с лекцией под названием «Караваджо в зеркале», посвященной рождению формы в его картинах. А затем выступит с другим циклом, более современным, – об американской живописи 1970–1980-х годов, сосредоточившись на влиянии панк-культуры и СПИД-культуры на искусство этого периода. Таким образом он переберется из одного мира живописи в другой. Вдобавок Антуан вел практические занятия и руководил дипломными работами небольшой группы студентов.

По крайней мере, в этом отношении его жизнь не изменилась: преподавание всегда доставляло ему огромную радость, он любил своих учеников. Стоило ему войти в аудиторию, как он чувствовал себя на верху блаженства, – вот где было его настоящее место, здесь и только здесь.

Подростком он страдал от одиночества, от неприкаянности: отец и мать, в общем-то совсем не злые, все же не баловали сына проявлениями родительской любви и заботы. В результате он пришел к убеждению, что «сделал себя сам», и гордился этим. Его сестра Элеонора пережила то же самое. Она очень рано покинула отчий дом, вышла замуж и почти сразу родила Жозефину, компенсировав таким образом недополученное в детстве тепло домашнего очага. Антуан любил бывать у нее в гостях, а главное – видеться с племянницей. Она всегда кидалась к нему навстречу с радостным воплем: «Дядечка пришел!» Как же это было сладостно – знать, что тебя хоть где-то ждут!

Элеонора постоянно твердила брату: «Ты должен встречаться с людьми, должен завести роман с какой-нибудь девушкой, – не обязательно с серьезными намерениями, просто спи с ней, и тебе сразу полегчает». Антуану не очень нравилось обсуждать эту тему с сестрой, но он понимал, что она права: связь с другой женщиной – наилучший способ прогнать воспоминания о Луизе. Только как это сделать? Соблазнитель из него был неважный, да и сама мысль о «свидании» в постели шокировала его.

Вот, например, Сабина, одна из его коллег по Академии. Время от времени он обедал вместе с ней и однажды, рассказав о разрыве с Луизой, сразу почувствовал, что она увидела в этом возможность изменить характер их отношений. Антуану нравилось общаться с Сабиной, но он никогда не смотрел на нее как на возможную любовницу. Она была не очень-то красива, хотя Антуан ценил ее старания казаться привлекательной и женственной. К тому же Сабина отличалась жизнерадостным характером, неизменно позитивным настроем. Ему представлялось, что она любит бродить по воскресным блошиным рынкам, что у нее милая, добрая семья и какой-нибудь слегка ненормальный, влюбленный в нее кузен. Когда она предложила Антуану не пообедать, а поужинать вместе, он тут же заподозрил в ее приглашении некую стандартную подоплеку: двое холостых коллег в большом городе – такие просто обречены на то, чтобы и спать в одной постели.