class="p1">– Ты чего так рано? – спросила Мирослава, едва он переступил порог кухни.

Миндаугас и вовсе стоял задом, что-то высматривая в духовке.

– Вы что, не рады, что ли? – сделал вид, что обиделся, Шура.

– Ну почему же, – возразила подруга детства, – мы счастливы! – И спросила у своего помощника: – Правда, Морис?

– Естественно, – не спеша ответил тот, закрыл духовку и наконец повернулся.

– Что там у тебя? – спросил Шура.

– Пирог.

– С мясом?

– Нет, грушевый.

– У-у-у, – протянул Наполеонов тоном обиженного пса.

– Не укай, – строго сказала Мирослава, – мясо будет тебе в виде жареной утки с яблоками.

– Целая? – проглотил слюну Наполеонов.

– Что целая? – лениво переспросила Мирослава явно с одной-единственной целью – поддразнить обожающего поесть друга детства.

– Утка! – воскликнул он нетерпеливо.

– А ты что, собираешься съесть её целиком? – недоверчиво спросил Морис.

Мирослава усмехнулась:

– Ты всё ещё сомневаешься в возможностях нашего друга?

Морис ничего не ответил, а Шура пробурчал:

– Вам, так уж и быть, я немного оставлю.

– Спасибо, благодетель, – фыркнула Мирослава и скомандовала: – Марш в ванную!

– Иду-иду, только скажи, с чем будет салат?!

– Салат итальянский с филе индейки. Но вообще-то мы хотели оставить его на утро.

– На утро так на утро, – уныло согласился Наполеонов и проговорил, переводя умоляющий взгляд с Мирославы на Мориса: – Но можно я хотя бы одну ложечку съем, только чтобы попробовать?

Детективы расхохотались. И Наполеонов решил, что, судя по их доброму смеху, ему не будет отказано в его, как он считал, наискромнейшей просьбе.

Всю утку Наполеонову, конечно же, осилить не удалось. Да и место для салата в животе надо было оставить.

Большой пушистый кот Дон сидел на подоконнике, умываясь после ужина, состоящего из порции отварной индейки, время от времени поглядывал на Наполеонова то ли с удивлением, то ли с жалостью.

А Шура тем временем перешёл к пирогу. Первый кусок он съел молча, после второго решил похвалить Мориса:

– Пирог у тебя сегодня удался как никогда.

– Вообще-то, Морису всегда всё удаётся, – заметила Мирослава.

– Ну да, ну да, – согласился Шура.

По опыту он знал, что спорить с подругой детства себе дороже. К тому же на этот раз она была права, вне всяких сомнений. Морис был отменным кулинаром. Да и всё другое спорилось у него в руках. И голова была что надо.

«Повезло Славке», – привычно подумал он и решил блеснуть своей эрудицией.

– У меня был один приятель, – начал он издалека, – родом с Витебщины.

– Из Белоруссии? – уточнил Морис.

– Точно! Вот такой парень, – Наполеонов поднял большой палец, – и башковитый, и добрый. Так вот, он мне рассказывал, что у них нельзя срубать грушу, потому как местные жители уверены: под грушей отдыхает Богоматерь, когда спускается с небес на землю.

– Всё может быть, – согласился Морис.

А Мирослава добавила:

– Сербы вообще говорят: «Грушенька – моя церковка».

– Хорошее дерево, – кивнул Наполеонов.

– А по мне, так все деревья хорошие, – проговорила Волгина, – не то что люди…

– Тут не поспоришь.

– Шура, – спросила Мирослава, – а ты что, все текущие дела закрыл?

– С чего ты взяла?

– Приехал ты сегодня рано.

– Я действительно практически все текущие дела отправил в суд. Но сейчас тоже расследую убийство.

– Кого же убили?

– Не поверишь, процентщицу!

– Почему же не поверю. Ростовщичество – опасное занятие, – проговорила Мирослава.

– Угу, только все банки этим занимаются, – хмыкнул Наполеонов.

– Им государство делать это не запрещает.

– Точно! Так и выдавали бы свои кредиты тем, кто к ним обращается! Так нет же, названивают без конца честным людям! От работы отрывают! На нервы действуют! У президента и то нервы сдали, и он велел им прекратить сосать кровь хотя бы из пенсионеров до гробовой доски.

– Шура, я разделяю твою точку зрения. Но, насколько я поняла, твоя процентщица не была банковской служащей.

– Не была, – не стал отрицать Наполеонов.

– И что, есть подозреваемые?

– Есть, – уклончиво ответил Шура.

– Надеюсь, что не Родион Раскольников, – мрачно пошутила Мирослава.

– Представь себе, что нет!

– Ладно, не хочешь говорить, не говори. Но если понадобится помощь…

– Не понадобится, – не дал он ей договорить. – Там делов-то – всего ничего! Дня через три всё завершу, – преувеличенно оптимистично выдал Шура.

– Экий ты скорый, – усмехнулась Мирослава.

– Да, я такой! – выпятил грудь Наполеонов и, посмотрев грустными глазами на оставшийся на блюде пирог, вздохнул и отодвинул свою тарелку, понимая, что больше ему не съесть ни кусочка.

Морис и Мирослава обменялись понимающими улыбками.

Шура сделал вид, что не заметил этого, и проговорил как бы между прочим:

– Я тут на досуге заинтересовался обычаями и традициями средневековой Японии.

– Да что ты говоришь?! – сделала вид, что удивилась, Мирослава.

Морис же вообще никак не прореагировал на сообщение друга.

«Ну, погоди, – решил Наполеонов, – сейчас я тебя, голубчика, припечатаю! И будешь ты у меня как печатный пряник».

– И что же интересного ты узнал о средневековой Японии? – спросила тем временем Мирослава.

– О! Массу всего, о чём до сих пор даже и не подозревал! – вдохновенно откликнулся Шура. – Вот, например, о браке! Вы знали, что в Японии существовал матрилокальный брак?

– Вообще-то, нет, – несколько растерянно ответила Мирослава.

– Так вот, именно матрилокальный брак в десятом веке стал преобладать в Японии. И назывался он – сёсэйкон, мукоторикон.

– Как-как? – переспросил Морис.

– Сёсэйкон, мукоторикон, – снисходительно повторил Наполеонов. – Вообще-то этот брак особенно часто практиковался с седьмого до четрнадцатого века.

– И в чём его суть?

– А в том, что жениха для дочери выбирали её родители, новоиспечённый супруг после заключения брака перебирался в дом жены. При этом женщина, вступив в брак, фамилию не изменяла.

– Я тоже не собираюсь, – почему-то сказала Мирослава.

– Кто бы сомневался, – ответил Шура. – Но тем не менее дети носили фамилию отца.

– Угу, – как бы соглашаясь, обронила Мирослава.

– Родители жены, – продолжил Шура, – принимая в дом зятя, принимали на себя и полную заботу о нём.

– Удивительно!

– Ничего удивительного, – пожал плечами Наполеонов, – такими были тогда японские обычаи.

– А как же самураи?

– Не всем быть самураями! И вообще, не перебивай!

– Ладно.

– Слушайте дальше. В Хэйан соблюдались свадебные обычаи в виде объявления о вступлении в брак и переселения в дом жены. Это называлось токороараваси. Только не переспрашивай! – метнул он грозный взгляд в сторону Мориса.

– И не собирался, – ответил тот.

– Так вот, – умиротворённо проговорил Шура, – дальше следовала церемония расставания молодожёнов после брачной ночи. Называлась она кину-гину-но фуми.

Оба детектива отчего-то вздохнули.

– Дальше самое интересное, – хмыкнув, приободрил их Наполеонов, – в первые три дня тесть и тёща ложились спать, держа в руках обувь зятя!

– Это ещё зачем? – в один голос воскликнули детективы.

Шура посмотрел на них жалостливым взглядом