его голосе, когда он поприветствовал её: «Доброе утро, джан» («дорогая» по-армянски). Он, очевидно, хотел поддержать её в этой ужасно неизвестной ситуации.

Когда солнце встало, мы были готовы выступить. На этот раз г-н Гурджиев всех усадил сверху на багаж, и мы медленно поехали. Около полудня мы добрались до заброшенной почтовой станции. В этом месте до сих пор ещё не было железной дороги, поэтому путешествовали на почтовых лошадях. После революции здесь не осталось никакой организации, только пустые здания. Это строение было добротным крестьянским домом с конюшней для лошадей. Деревья в саду были увешаны спелым инжиром. Мы остановились там на два дня и по-настоящему отдохнули.

Здесь я хотел бы подчеркнуть некоторые моменты. Г-н Гурджиев требовал от нас очень больших усилий. Они были особенно сложными, потому что мы не знали, когда это закончится. Мы страдали и были бы очень счастливы отдохнуть. Но в нас не было протеста, потому что по-настоящему мы хотели только одного – следовать за г-ном Гурджиевым. Из-за этого всё другое казалось неважным.

Неожиданное погружение человека в Работу целиком было очень характерно для г-на Гурджиева. Во время нашей остановки в почтовом доме мы хорошо спали, даже дремали после обеда, у нас была чудесная еда и вино, купленное в ближайшем поместье. Однажды я ходил туда с г-ном Гурджиевым. На обратном пути мы присели возле дороги, и он сказал: «Когда я работаю с учениками, то похож на кучера. Если лошадь идёт послушно по дороге, я ослабляю поводья. Если она идёт вправо ко рву, я тяну левый повод, если она идёт влево на склон холма, я тяну вправо».

Я придал этим его словам большое значение, потому что казалось, что они воплощают в себе самую суть его работы с нами.

Спустя два дня отдыха мы снова пустились в путь. Дорога становилась всё более и более гористой. Несколько раз г-н Гурджиев просил Захарова и меня подталкивать тяжело нагруженную линейку. Поскольку дорога становилась всё круче и круче, всё тяжелее становилось это делать, пока он не добавил: «Чтобы ваши мысли не блуждали бесполезно, считайте один, два, три, четыре и обратно». Другими словами, он сказал нам разделить своё внимание.

Мы шли пешком целый день, но на удивление у нас не было усталости первых дней. При первом усилии казалось, что г-н Гурджиев продавливает сопротивление в нас, но сейчас физические усилия нас больше не пугали.

Погода начала меняться, в лесах было очень влажно и скользко. Прибавилось ещё одно напряжение. Теперь г-н Гурджиев сказал, что он намерен добраться до лесопильни, принадлежащей его кузену, подрядчику Тураджеву. Мы прибыли туда поздно ночью и расположились в маленьких хижинах, возможно, использовавшихся для хранения дерева.

Мы проснулись рано; ещё продолжался дождь. Около полудня мы прибыли в очень красивое место недалеко от Сочи. Деревня называлась Уч Дере и находилась на возвышенности, окружённой горами, спускающимися справа от нас к Чёрному морю. Там было несколько сельских домиков с розовыми садами. Розы были больше, чем я когда-либо видел. Это было прекрасно, как в раю.

Мы зашли в маленький магазин и купили хлеб и сардины, поскольку мы ничего не ели с самого утра. Пока мы ели, г-н Гурджиев зашёл в магазин и оставался там довольно долго. Когда он, наконец, вышел, то сказал нам открыть большие деревянные ворота почти напротив магазина. Дорога вела к дому, который стоял на склоне, что вёл к Чёрному морю. Г-н Гурджиев снял этот дом. Оказалось, что мы прибыли в… Персию.

Я думаю, что г-н Гурджиев был единственным человеком на Земле, кто когда-либо водил людей в такую экспедицию, которая, если посмотреть со стороны, кажется настолько ненужной и закончившейся «ничем». Но всё это имело значение и было ценным для тех, кто шёл и кто «помнил, почему они пошли».

После предварительного короткого занятия по работе с вниманием, самонаблюдением и «открытием Америки», как г-н Гурджиев называл то, что мы открывали в себе, нам дали другую работу.

Говоря, что мы идём в Персию и создавая всевозможные эмоциональные и физические трудности, он создавал странной формы лестницу препятствий, через которые нам нужно было пройти, для достижения некоего маленького До в самих себе – До в октаве нашего общего развития.

Были «октавы внутри октав» – «внутренние октавы» – о которых г-н Гурджиев так часто говорил. Если мы буквально ищем шкалу, то мы никогда её не найдём. Вся наша земная жизнь, возможно, не полная октава, но только её часть. Эта часть, составленная из множества маленьких октав с их полутонами Ми-Фа, которые нужно преодолеть. Таким образом, преодолев одну маленькую октаву, наша группа подошла к началу новой, о которой я расскажу в следующих главах.

Первая экспедиция была для нас маленьким предвкушением другой, которая случилась годом позже.

III

Брюшной тиф

Итак, в Уч Дере мы открыли деревянные ворота и обнаружили, что находимся в раю. Но долго им любоваться мы не смогли, потому что г-н Гурджиев тут же погрузил нас в водоворот новой работы. Когда мы с женой понесли багаж в определенную нам г-ном Гурджиевым комнату, мы обнаружили, что попасть в неё можно только через его собственную комнату. Днём это не было проблемой, но как же ночью? Но мы заметили, что в нашей комнате окно довольно низко от земли, и мы могли его использовать в качестве двери.

Мне и Захарову тут же поручили убрать в сараях; один из них был конюшней, а другой – сеновалом. Нам нужно было забросить сено на чердак. Оно было полно колючек, но нам нужно было брать его полными охапками. Мы не обращали внимания на царапины, придерживаясь установившегося темпа работы и её интенсивности. Работа была закончена к закату. Возвращаясь к дому, я увидел дерево прекрасных венгерских слив, очень сладких, с легко отделяющимися косточками. Несколькими днями ранее г-н Гурджиев предупреждал нас по поводу фруктов, советуя есть груши, а не сливы. Я был уверен, что он имел в виду не покупать фрукты с рынка, собранные грязными руками, так как на этой территории была серьёзная эпидемия брюшного тифа. Я решил, что фрукты с дерева будут безопасны.

На следующий день мы с г-ном Гурджиевым прошли около десяти вёрст, чтобы купить живых цыплят. На обратном пути я должен был держать их в руках, потому что у нас не было корзины. Это было ужасное задание, требующее постоянного внимания. Тот или иной цыплёнок всё время