… открыто пытаться. Говорят, что…

сделать Шуазеля… что…

…им д… уп. Она, ем для нас…

… в Рейм…Сторонни… рабо…

Тюрго… нисколько… перед…

…коалиц… тот… был… повеление…

…у грожа… амок… посредством… то… вызваны

…ет… та…

…мятеж…

… посредство… ужасные последствия…

…корпора… столько… вля зерном…

…гийон… рламент…

— Все, что нам удалось спасти, выхватив обгорелый документ из камина в комнате аббата. Без сомнения, это письмо из Франции прочитали и бросили в камин, дабы уничтожить. Но дрова оказались сырые, а аббат, видя, как сильно они дымят, решил, что огонь будет столь же силен; и ошибся.

Николя с удовольствием слушал правильную и осмысленную речь, исходившую из уст Рабуина. Агент не переставал его удивлять.

— Скажу прямо: ваш крайне неосторожный поступок оказался весьма полезным. Какие выводы вы сделали? — спросил он.

— Мы с Рабуином, — начал Семакгюс, — попытались прочесть послание, ибо это не шифровка. Часть слов достаточно легко восстановить: Шуазель, Реймс, сторонники, Тюрго, коалиция, беспорядок, замок, мятеж, ужасные последствия, корпорация, торговля зерном, д’Эгийон, парламент. Остальные слова разобрать, увы, невозможно. Нам показалось, что за этим письмом кроется заговор, в котором Жоржелю отведена пока не известная нам роль.

— Господа, — произнес Николя, вытаскивая из кармана записку, врученную ему таинственной женщиной при выходе из дворца канцлера, — взгляните на этот листок бумаги. Полагаю, он также возбудит присущее вам любопытство. Гийом, не переведете ли вы мне эти фразы?

Водрузив на нос очки с круглыми стеклами, корабельный хирург вчитался в печатные буквы.

— Автор вашего послания, несомненно, знаток классической литературы: мне кажется, я узнаю строки Цицерона. «TIMOR METUS MALI APPROPINQUANTIS»: начинайте, а я за вами!

— Я бы, — произнес Николя, — перевел примерно так: «Стоит только начать бояться невзгод, как они тут как тут». Я никогда не перевожу исходя из чистой грамматики. Отцы-иезуиты из Ваннского коллежа всегда укоряли меня за это. Призвав на помощь воображение, я догадываюсь о смысле не только фразы, но и всего текста… И, скажу честно, в большинстве случаев правильно. Но, возможно, теперь я сбился со следа…

— Ваша стрела воткнулась совсем рядом с яблочком. Я бы несколько отточил вашу фразу, сделал ее более чеканой: «Страх — это предчувствие приближающегося зла». Но есть еще вторая фраза, а ее смысл передать не так-то просто. «MAXIMAS IN CASTRIS EFFECISSE TURBAS DICITUR». Я бы предложил перевести так: «Говорят, что в лагере следует ожидать больших затруднений».

— А я бы уточнил: «Говорят, в лагере скоро начнутся серьезные беспорядки».

— Вот именно «беспорядки», — заметил Рабуин, — как и в наполовину сгоревшей бумаге.

— «Castris» можно перевести также как «замок», — заметил Семакгюс. — Еще одно слово, обнаруженное в бумаге из камина!

— Вы правы, оба варианта вполне допустимы.

— Итак, — принялся вслух размышлять Николя, — мое первое предположение оказалось неверным. Записка исходит не от женщины, ищущей галантных приключений. Ее загадочные фразы придают совершенно иное звучание тем немногим словам из письма к Жоржелю, которые удалось разобрать. Надо ли понимать, что это предупреждение? Ведь лишь каприз судьбы и ваша собственная инициатива позволили нам сопоставить содержание обоих листков.

— Совпадение сие, — продолжил Семакгюс, — кажется мне весьма любопытным. Записка предупреждает об опасности, то ли настоящей, то ли будущей, грозящей либо здесь, в Вене, либо в некоем замке. А может, и в обоих местах сразу.

— Что, если, — робко произнес Рабуин, — говоря о замке, хотят сказать «Версаль»?

— Что же касается другой бумаги, которая не должна была попасть в наши руки, в ней тоже говорится об опасности, грозящей, по-видимому, Франции. Оба источника свидетельствуют об одном и том же, хотя между ними нет ничего общего.

— Совершенно верно, — согласился Семакгюс, — но как объяснить, почему ваш таинственный корреспондент не пожелал избрать более точную формулировку, нежели эти двусмысленные латинские фразы?

— Этот человек, — поспешно вставил Рабуин, — хорошо знает господина Николя и знает, что тот читает на латыни, а латинские изречения, в отличие от обычных записок, не возбуждают подозрений.

Собеседники замолчали, обдумывая сказанное и воздавая должное еде, и вскоре от жареного гуся осталась лишь кучка тщательно обглоданных костей. Вернувшись в гостиницу, они разошлись по комнатам, оставив Рабуина дежурить в коридоре. Николя долго не мог заснуть. Во-первых, он не умел думать, лежа в кровати, а во-вторых, обильный ужин изрядно тяготил желудок: за разговором, а затем за размышлениями он не заметил, как съел явно больше, чем следовало.

Воскресенье, 5 марта 1775 года

Дверь со скрипом отворилась и со стуком закрылась. Он высек искру, зажег свечу, и, в одной рубашке, осторожно приоткрыл тяжелую створку. Вместо привычного коридора он с изумлением обнаружил каменную лестницу, ведущую в парк. Спустившись в парк, он увидел садовников; они выкапывали из земли громадные кривые корневища и били их лопатами, словно хотели расплющить. В отдалении два человека пытались открыть гроб, колотя по крышке железными прутами. Глухие удары болезненно отдавались в голове. Обхватив голову, он заткнул уши, однако кровь по-прежнему бешено пульсировала в висках. Внезапно все рухнуло, и он очутился в своем удобном гостиничном номере: в дверь кто-то стучал. Пошатываясь и обещая себе отныне не доверять предательской легкости иностранных вин, он хриплым голосом спросил, кто там.

— Господин Николя! Это Рабуин. Лакей барона де Бретейля сообщил, что господин посол заедет за вами в одиннадцать часов. В полдень у вас аудиенция у императрицы Марии Терезии.

Николя открыл дверь.

— Который час?

— Четверть одиннадцатого.

Вот уж, действительно, повезло, усмехнувшись, подумал он. Ему оставалось менее трех четвертей часа на подготовку, и он попросил Рабуина помочь ему. Спустившись во двор, он встал ногами в сугроб и велел вылить на него несколько ведер ледяной воды, стараясь не намочить ему волосы. Если он выдержит ледяной душ, значит, аудиенция пройдет успешно. После обливания он поднялся наверх, быстро побрился и надел серый фрак. Около одиннадцати он при полном параде спустился вниз и под восхищенными взорами лакеев проследовал к двери. На случай, если Жоржель, пользуясь его отсутствием, выкинет какую-нибудь штучку, Рабуину дали четкие указания. В урочный час показалась карета посла. Ящик с бюстом королевы был прочно приторочен к кузову, два лакея следили, чтобы веревки не порвались. Заняв место рядом с министром, Николя подумал, что он, похоже, никогда не привыкнет к парику. Он вспомнил об ухмылках в приемной князя Кауница: своим пристрастием к старомодным парикам Бретейль давал здешним придворным повод для иронии. Для сегодняшней аудиенции барон выбрал светлый каштановый парик времен Регентства; его наверняка бы одобрил приверженный привычкам и модам своей молодости Ноблекур, равно как и страстный коллекционер Сартин. Лицо посла раскраснелось; казалось, у него начиналась лихорадка. Он резко спросил Николя о причинах отсутствия Ластира. Тот не успел открыть рот, как Бретейль негодующе стукнул об пол своей тростью.