патриарха Никона, идейных споров с греческим духовенством и погружения в море древних греческих рукописей, изучения мест и нравов православного Востока, тяжких трудов в должности келаря Троице-Сергиева монастыря в разгар буйных реформ Никона, отрицавших убеждения Суханова[119], – все это заставило руководителя Печатного двора отложить свой первый Хронограф и начать работу над новым с нуля.

На этот раз он взял за основу Хронограф 1‑го разряда III-й редакции и огромную Никоновскую летопись Троицкой редакции из библиотеки своего монастыря. Не удовлетворившись весомостью этих фундаментальных источников, он, постоянно давая ссылки (что войдет в русскую практику после него), вставил в текст выписки из Хронографической палеи, книги Козьмы Индикоплова, Синоксаря, толкового Евангелия, «от Библии», из «Хожения» игумена Даниила, сочинений Максима Грека, «Криницы Григория мниха», «литовского Пролога печатного», Космографии, Степенной книги, Киево-Печерского патерика и Хроники Мацея Стрыйковского[120], не забыв и входившую в моду легендарную Повесть о Словене и Русе, которой он начал русскую историю[121]. Завершался текст популярным памятником о сражениях казаков с турками за Азов в 1637–1642 гг.[122] Частично инновации Суханова напоминают нам о том, как будет выглядеть впоследствии 3‑й разряд III-й редакции Хронографа[123]. Но это и близко не его протограф: Арсений лишь предвосхитил тенденции развития текста великого памятника.

Большинство изменений в Хронографе Русском редакции Арсения Суханова не отразилось в последующей русской книжности, хотя сам он вместе с патриаршим списком Никоновской летописи был положен в основу крупнейшего в XVII в. патриаршего летописного свода в 1670‑х гг.[124] Чересчур ярким и слишком авторским оказалось его произведение для летописно-хронографической традиции. Все источники подвергались Сухановым редактуре: не удивительно для ответственного автора, который и самого себя упорно редактировал. Его «Прения с греками о вере» 1650 г., составляющие вторую (церковную) часть отчета в Посольский приказ, были радикально отредактированы автором трижды[125]. И следующий статейный список, о хожении по государевой воле на Восток в 1651–1653 гг., в первой авторской редакции для Посольского приказа сильно отличается от тщательно «приглаженной» Арсением книжной редакции в его «Проскинитарии»[126].

Аналогичное «приглаживание» филологи отметили и в Сухановском изводе «Хожения за три моря». Уже в Троицкой редакции были якобы «удалены явно тверские детали, а сама манера изложения сделана более книжной»[127]. Сухановский «извод», как именуют его филологи, тем более является не изводом (результатом ряда случайных изменений и исправлений текста), а полноценной редакцией, с осознанным и целенаправленным «улучшением» сочинения Афанасия Никитина, многократно отмеченным учеными. «Характерной особенностью этого извода является тщательное удаление всех черт религиозного свободомыслия», справедливо пишет Я.С. Лурье[128]. «Так, в этом изводе из текста исключено рассуждение автора о том, что «правую веру бог ведает, а правая вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту»; исправлено отождествление намаза с русской молитвой, и т. п. В Сухановской редакции опущены или переведены почти все обращения к богу на восточных языках, уточнены некоторые слова и названия (например, Грузинской земли, куда Суханов путешествовал в 1637–1640 гг.[129]). Наконец, старец Арсений попросту удалил затруднявшие чтение своей непонятностью арабские, тюркские и персидские выражения, написанные кириллицей. Это обедняло текст Никитина для нас, имеющих перевод ученых востоковедов, но не для читателей XVII в., которые понять загадочные слова, фразы и целый абзац в конце все равно не могли.

Но только ли Арсений Суханов сознательно редактировал «Хожение за три моря», чтобы вернуть его читателям XVII в.? В монографии 1980 г. Б.М. Клосс доказал, что работа бывшего келаря над его Хронографом была лишь малой частью огромных усилий иноков Троице-Сергиева монастыря по сохранению русской истории и углублению представлений о ней. Сочинение Афанасия Никитина попало во второй Хронограф Суханова в составе реконструированного Клоссом Троицкого сборника конца 1630–1640‑х гг., в котором была уже использована Троицкая редакция монументальной Никоновской летописи, созданная в обители около 1637 г.

Троицкий сборник, содержавший, среди многих интереснейших памятников, «Хожение за три моря», был реконструирован Клоссом по двум рукописям: второму Хронографу Суханова и богатому историческому сборнику из собрания Ундольского, созданному в Троице-Сергиеве монастыре примерно на 20 лет раньше него, в 1640‑х гг.[130] Их общий текст охватывает период с 1303 до 1582 г., но, вероятно, в использованном Арсением протографе списка Ундольского он начинался раньше, с древнейших событий.

Троицкий сборник уже включал сплав выписок из Троицкой редакции Никоновской летописи 1637 г. с фрагментами Степенной книги, Хронографа II редакции, извлечениями из Воскресенской летописи и др. источников, среди которых оказалось и «Хожение за три моря» Троицкой редакции. При включении в Троицкий сборник сочинение Афанасия Никитина уже было отредактировано сравнительно с первоначальным Троицким списком, а Арсений Суханов продолжил эту редактуру.

Понятно, почему Суханов отказался от своего первого Хронографа, располагая таким сокровищем, как Троицкий сборник. Он и его, как говорилось выше, усиленно дополнял и обогащал, но основа для работы была превосходной. «Хожение за три моря» в его редакции стало настоящим шедевром русской книжности XVII в. Вероятно, именно литературные достоинства Сухановской редакции привели в издании 1986 г. к нелепой ошибке: текст «Хожения» в Троицком сборнике, который редактировал в своем хронографе Суханов, был дан в разночтениях к Сухановской редакции. – Первичная по текстологии и времени создания редакция XVII в. была сочтена вторичной.

Для нас важно, что Троицкий список, предположительно взятый дьяком Василием Мамыревым в обитель его пострижения и кончины (в своем протографе или сохранившемся оригинале, списанном в десятилетие по кончине дьяка) и в середине XVI в. хранившийся в Троице-Сергиевом монастыре (по владельческой записи этого времени), в XVII в. был троицкими монахами переписан, как минимум, трижды: в протографе Троицкого сборника и списке Ундольского в конце 1630–1640‑х гг., а затем во втором Хронографе Суханова к 1661 г.

Кроме иноков Троицкой обители, «Хожение за три моря» книжников XVII в. не заинтересовало. Важно отметить, что отраженная в списках Ундольского и Суханова редактура Троицкого списка последовательна: Арсений редактировал по редактуре Троицкого сборника. Тайна велика есть, отчего Я.С. Лурье, который работу Б.М. Клосса прекрасно знал, в описании рукописей поместил список Ундольского 1640‑х гг. после списка Суханова около 1661 г., а в стемме списков обозначил их как одновременные[131].

Роль Троицкой обители пострижения Мамырева в сохранении «Хожения за три моря» в Троицкой редакции столь же очевидна, как его роль в передаче сочинения Афанасия Никитина летописцу ясна из предисловия к летописной редакции. Рукопись героического тверского купца московские гости передали дьяку, который высоко ее оценил и сделал все возможное для сохранения бесценного текста в двух местах: в летописи и библиотеке Троице-Сергиева монастыря. Никаких путей спасения «Хожения за три моря» помимо дьяка Василия Мамырева рукописи не позволяют даже подозревать (чего не скажешь о «Хожении гостя