— Жара у вас нет, — констатировал иезуит. — Скорее всего вы съели что-нибудь недоброкачественное. Что вы в последнее время ели или пили?

— Вчера она съела остававшийся с прошлого дня суп, — ответила за нее Элизабет.

— Кто-нибудь еще ел его?

— Нет, остальные поужинали паштетом.

— И когда вам стало плохо, мисс Лэкстон? — обратился Иеремия к Энн.

— Ночью, — ответила она.

— Но сейчас вам лучше?

— Да, лучше, — заверила она дрожащим голосом. Казалось, она вот-вот разрыдается.

Недовольно фыркнув, Иеремия поднялся и с озабоченным лицом подошел к окошку. И хотя сам был человеком немногословным, он терпеть не мог вытаскивать из людей правду клещами. Он был абсолютно уверен, что Энн знала больше о гибели матери, чем говорила, и что и ей, в свою очередь, грозит опасность, но не понимал, почему девушка так упорно отмалчивается.

— Я не смогу вам помочь, если вы не хотите со мной говорить, — укоризненно произнес Иеремия.

— Что вы хотите сказать, доктор? — вмешалась Элизабет.

— Боюсь, убийца вашей сестры намеревался застрелить и вашу племянницу. И не отказался от своего намерения. Потому что эта внезапная болезнь сразу же после нападения наступила неспроста. Может быть такое, что кто-нибудь из вашей семьи желает зла вашей племяннице?

Тетушка Элизабет огорошенно посмотрела на Иеремию.

— Ерунда какая-то!

— Почему ваша племянница ела суп, а остальные нет?

— Я не люблю паштет, и все, — решительно заявила Энн.

Иеремия бессильно закрыл глаза. «Нет, это каменная твердь, — подумал он, — и штурмом ее не возьмешь».

Ален, молча следивший за разговором, был полностью на стороне своего друга, считавшего, что девушке грозит опасность. Он присел к Энн на краешек постели.

— Мы хотим вам добра, поймите, — вкрадчиво произнес он. — Почему вы отвергаете нашу помощь? Если есть кто-то, кто внушает вам страх, назовите его имя. И ваша мать, будь она сейчас с нами, наверняка поддержала бы нас.

И что самое удивительное, вкрадчивость Алена сделала свое — по глазам Энн было видно, что девушка прислушивается к нему.

«Этот мастер Риджуэй, что бы там про него ни болтали, очень хороший человек», — подумала она.

Ей нравилась его добрая открытая улыбка, и, когда Ален, желая ободрить девушку, легко сжал ей ладонь, Энн не отдернула ее. Он был таким дружелюбным, ласковым, а не таким властным, грубым и жестоким, как отец или… Мастер Риджуэй не вызывал у нее даже следа отвращения. Может, он и вправду хотел ей помочь, размышляла Энн. Вероятно, он единственный, кто мог бы ей помочь.

Какое-то время Иеремия стоял молча, уставившись перед собой. Потом поднял взор и повернулся к Элизабет.

— Скажите, а ваша сестра вела запись вызовов?

— Да, она всегда в точности записывала, куда ходила, и к кому, и сколько ей там платили, — с готовностью и без тени хвастовства ответила женщина. — Маргарет была, знаете, очень аккуратной во всем, что касалось работы.

— Могу я взглянуть на эти записи? — спросил Иеремия.

— А зачем вам это понадобилось?

— Возможно, ее убили как раз потому, что она была повитухой.

— Ну ладно, сейчас принесу.

Вскоре тетушка Элизабет вернулась с переплетенной в кожу книжкой. Пролистав ее, Иеремия был приятно удивлен.

— Да она и впрямь тщательно записывала все визиты. Эти записи могут нам очень помочь. Я был бы вам весьма благодарен, если бы вы позволили мне на пару дней взять эту книгу с собой.

— Берите на здоровье. Только уж верните, пожалуйста.

Иеремия пообещал вернуть записи ее сестры в целости и сохранности, после чего жестом дал Алену понять, что пора идти. Его друг на прощание еще раз пожал руку Энн, которую, кстати, и не выпускал все время, пока иезуит вел переговоры с тетушкой Элизабет. Перед тем как последовать за иезуитом, он повернулся и тепло улыбнулся девушке.

Уже когда оба шли по Патерностер-роу, Иеремия заметил:

— Мне надо бы забежать на церковный двор собора Святого Павла. Не желаете пройтись со мной?

Ален кивнул и улыбнулся во весь рот. Церковный двор собора Святого Павла был местом, где собирались «книжные черви» вроде Иеремии. Тот не мог пройти мимо выложенных на столах книг, среди которых иногда можно было отыскать очень и очень интересные, а то и вовсе раритеты.

Каждый раз, когда Ален оказывался перед этим огромным, выстроенным еще норманнами собором, здание поражало его. На запад протянулся главный неф с пристроенными к нему двумя боковыми нефами с полуциркульными окнами, через которые в здание попадал свет. Восточные хоры, напротив, воспринимались легкими; это впечатление усиливалось готическими окнами, украшенными массверком — тонким ажурным орнаментом. Над средокрестием возвышалась поддерживаемая арочными контрфорсами башня. Некогда здание увенчивалось самой высокой в христианском мире шлемовидной крышей, но в нее лет сто назад угодила молния и с тех пор ее так и не восстановили. Собор без нее казался незавершенным, Ален мог судить о первоначальном виде здания лишь по старинным гравюрам. Повсюду валялись осколки камня и даже каменные глыбы — остатки сраженных ветрами и непогодой декоративных элементов собора. Ален едва не споткнулся об осколок крестоцвета,[4]рухнувшего с фиалы.[5]При сильном ветре разгуливать у стен собора было небезопасно.

— Может, срежем путь и пойдем через поперечный неф? — предложил Иеремия и, не дожидаясь ответа друга, двинулся вперед.

Внутри собора Святого Павла царило оживление как на рыночной площади. Алену и Иеремии пришлось проталкиваться через людскую толпу. Дело в том, что жители Лондона использовали главный неф собора как проход, связывавший Патерностер-роу и Картер-лейн. Разносчики тащили через храм ведра с водой, мешки с углем, корзины, наполненные хлебом или рыбой, с грохотом катили по каменным плитам пола бочки с пивом или вином, а кое-кто даже не стеснялся вести под уздцы лошадей к рынку Смитфилд, старательно огибая изысканной формы контрфорсы. Повсюду у колонн или прямо на надгробиях мелкие торговцы расставили палатки, где продавали книги, фрукты, табак или паштет. У одной из колонн толпился пестрый люд, жаждавший найти работу, у другой новых клиентов ловили стряпчие. Нищие в живописных лохмотьях, выставляя напоказ истинные или фальшивые язвы и опухоли, вымаливали у прохожих милостыню. Ален невольно проверил, на месте ли кошель с деньгами, поскольку это место кишело ворами.

— Вы не проголодались? — осведомился Иеремия, многозначительно кивая на торговца паштетом.