Мы стояли на пороге замка, ожидая Альфонсо, который сажал собак на цепь, чтобы они не последовали за нами. Он вел себя стоически, но уверенности в себе ему недоставало, хотя, вняв совету Беатрис, я предпочла не делиться с ним своими опасениями. Встреча с Вильеной стала для Альфонсо первым знакомством с придворным, и я подозревала, что ему несколько не по себе. Похоже, он начинал по-настоящему осознавать, чем может закончиться наш отъезд.

И все же изо всех сил старался оставаться прежним отважным Альфонсо.

— Маркиз говорит — нам нужно скоро ехать, если хотим добраться до Сеговии до захода солнца.

Кивнув, я повернулась к матери, которая ждала в кресле, закутавшись в шаль и прижав к горлу унизанную перстнями руку. Когда она встала, ветер пошевелил ее вуаль, приоткрыв серебристые пряди на висках. Альфонсо поднялся на цыпочки, поцеловал ее в щеку. Она привлекла его к себе, и на глазах ее выступили слезы.

— Ты — инфант де Трастамара, — услышала я ее голос. — Никогда об этом не забывай.

Альфонсо отошел в сторону, и я расцеловала мать в щеки:

— Adios,[14]мама. Да хранит тебя Бог. Напишу, как только смогу.

Она коротко кивнула:

— И тебя, hija mia. Пусть все у тебя будет хорошо. Ступай с Богом.

Я повернулась к няне. На моей памяти не было ни дня, когда донья Клара не делала бы мне замечаний, наставляя на истинный путь, не следила бы за мной, уберегая от возможной беды. Но открытого проявления чувств я от нее не ожидала, как, скорее всего, и она от меня. Однако, когда мы обнялись, я почувствовала, как дрогнуло ее крепкое тело и едва заметно сорвался голос:

— Помни все то, чему я тебя учила. Никогда не поддавайся страсти. Я оберегала тебя сколько могла, но теперь ты должна доказать миру, кто ты есть.

Едва она отпустила меня, волной нахлынула горечь расставания. Мне вдруг захотелось упасть на колени и умолять мать позволить мне остаться. Но выражение ее лица оставалось безжалостным, и я подошла к Альфонсо, страстно желая взять его за руку и никогда не отпускать.

Дон Чакон, которому, к моему немалому облегчению, предстояло сопровождать нас во дворец, повел нас к лошадям. Он помог мне сесть на Канелу и занял свое место в свите.

— Игрушечная лошадка, — проворчал со своего боевого коня Хирон. — Но путь до Сеговии долог, а времени для столь нежных копыт у нас мало. Может, поедешь со мной? У меня в седле полно места.

— Канела куда крепче, чем кажется, — возразила я, беря поводья. — К тому же это подарок короля.

По лицу Хирона промелькнула тень. Отъехав от меня, он крикнул слугам, чтобы те трогались с места. Вместе с Альфонсо мы выехали за ворота, и я устремила взгляд вперед, с трудом подавляя желание оглянуться. Внезапно пес Альфонсо, Аларкон, сорвался с привязи и с лаем помчался к нам.

Вильена замахнулся хлыстом.

— Не трогайте его! — крикнул Альфонсо.

Маркиз яростно взглянул на него и пришпорил коня, оставив Альфонсо позади.

— Нет, Аларкон. Назад! — Альфонсо показал рукой в сторону замка. — Домой!

Пес заскулил, присел на задние лапы. Альфонсо посмотрел на меня, на этот раз не в силах скрыть ошеломленный взгляд.

— Он не понимает. Думает, мы уезжаем навсегда. Но мы же не насовсем, да, Изабелла? Мы ведь вернемся, правда?

Я покачала головой. Щадить его дальше не было никакого смысла.

— Не знаю.

Хотя ни я, ни Альфонсо больше не оглядывались, мы оба знали: Аларкон продолжает сидеть у ворот замка, с несчастным видом глядя на пустынную равнину, нам вслед.

Прежде мы никогда не путешествовали дальше Авилы, и, когда высокая meseta[15]осталась позади, охватившее Альфонсо уныние сменилось естественным любопытством ко всему новому. Привычные нам просторы цвета охры уступили место зеленому ландшафту — сосновым рощам, величественным ущельям, долинам и лугам, где красновато-коричневыми молниями носились стада оленей. Брат даже приподнялся в седле:

— Видела того оленя? Просто огромный! Здесь наверняка отличная охота.

— Лучше не бывает, — протянул Вильена. — Король желает лично познакомить ваше высочество с разнообразием нашей дичи. Кабаны, лани, медведи — он охотится на всех. Его величество — мастер охоты.

Он бросил взгляд на своего брата, который что-то ел.

— Угу, — проворчал Хирон, — охотиться любит, это точно. Отменно владеет колчаном.

Вильена неприятно усмехнулся, и я почувствовала некую недосказанность, промелькнувшую между ним и его братом, но лишь улыбнулась в ответ на возглас Альфонсо:

— Медведь! Ни разу не охотился на медведя!

Вокруг нас разворачивался зеленый ковер, испещренный крепостями из серого и красновато-коричневого камня. Я знала, что многие замки принадлежат кастильским грандам и изначально возводились в качестве укреплений во время Реконкисты, длившейся века войны против мавров. Теперь же, когда неверные вновь отступили в горы Гранады, крепости эти остались могущественными символами безмерной власти знати, что затмевала богатством и численностью вассалов даже короля.

Но когда мы проезжали через приткнувшиеся в тени замков деревушки, где с виселиц свисали трупы бандитов с отрубленными руками и ступнями, меня охватила смутная тревога. В полях, потупив взгляд, трудились крестьяне с ввалившимися глазами. В колючей траве паслась худая скотина с проступающими под шкурой ребрами, покрытая грязью и мухами. Бок о бок с родителями работали дети с пожелтевшей кожей, и даже старики и старухи в лохмотьях сидели на крыльце, расчесывая шерсть, или таскали связки хвороста. Над ними словно нависла тень отчаяния, как будто каждый день для них был вечностью в жизни, лишенной радости, уюта и покоя.

Сперва я подумала, что эту часть Кастилии поразила чума. Услышав весть о страшной болезни, мы всегда запирали ворота Аревало и оставались внутри, пока опасность не минует, потому я не знала, как она выглядит на самом деле. Когда я решилась спросить, почему у этих людей столь несчастный вид, Вильена ответил:

— Они голодают, как и все им подобные. Лень — болезнь campesinos.[16]Но времена сейчас не изобильные, и нужно платить налоги. Те, кто этого не делает, знают цену ослушания.

Он показал на ближайшую виселицу, где догнивало разлагающееся тело.

— В Кастилии мы не терпим подстрекательства к мятежу.

Хирон грубо расхохотался. Я недоверчиво уставилась на Вильену:

— Но мы только что проезжали целые акры невозделанной земли. Почему бедняки не могут там сеять и собирать урожай?