замещения глагола делать, на глагол быть. Давайте вёрнемся на минуту назад, чтобы увидеть, как шизофреник впервые научился манипулировать и путать категории действия и бытия.

Согласно наблюдениям Хейли, в семьях с шизофреническими взаимоотношениями каждый их член не только постоянно оказывается в ситуации, когда он вынужден иметь дело с противоречащими друг другу уровнями получаемых сообщений, но также обнаруживает, что его ответы неизменно квалифицируются как "ошибочные" или, точнее не совсём правильные.

Таким образом, если один член семьи говорит что-то, всегда найдется другой член семьи, который даст ему понять, что то, что он говорит, не совсем то, что он должен был сказать, что ему следовало бы сказать это иначе. Если он пытается кому-то помочь, то получает сообщение, что он делает это недостаточно часто или недостаточно хорошо, другими словами, что он вообще никак не помог. Если он выдвигает какое-то предложение, то кто-то другой немедленно выражает сомнение в его праве делать это. В то же время, если он не высказывает предложений, ему тут же дают понять, что у него нет права полагаться на решения других людей"

Иными словами, каждый в такой семье всегда переживает, что он ни разу не сделал что-то правильно, при том что ему никогда не было открыто сказано, что ему следует делать, чтобы его действие было правильным.

Теперь мы можем понять, как человек в таком обучающем контексте, где невозможно даже подумать об уходе из игры, находит для себя выход в суперпарадоксе: "Дело не в том, что ты не делаешь то, что тебе следует делать, а в том, что ты не тот, кем тебе следует быть" (причем вопрос "Кем мне следует быть?", остается столь же смутным и неопределенным, как и вопрос "Что я должен делать?").

Из общей теории систем и кибернетики мы знаем, что механизм самокоррекции, поддерживающий гомеостаз системы, – это механизм отрицательной обратной связи. По-видимому, шизофреническое поведение представляет собой чрезвычайно мощную обратную связь, дополнительно питаемую его парадоксальностью. Когда один из членов семьи делает слишком правдоподобный ход, показывающий, что он намеревается совершить что-то иное, чем прежде, он получает ответ, еще больше похожий на правду: "Хм… я уже другой, но это не зависит от моей воли; возможно, на меня влияет нечто мистическое, что делает меня другим. Я ничего не могу с этим поделать. Но, возможно, я другой, потому что ты не другой, но если ты попробуешь быть другим…" Такое послание, такой призыв, такое заклинание об изменении, являющееся проявлением шизофренического поведения, столь правдоподобно, что оно кого угодно может убедить в своей реальности. Но нам не дано знать на самом ли деле человек, демонстрирующий такое шизофреническое поведение, призывает к изменениям?

В рамках системной эпистемологии это неразрешимо. Любое заявление о "реальности" или "нереальности" – всего лишь иллюзия альтернатив. Все, что мы можем наблюдать и верифицировать – это прагматический эффект: кто-то показывает, что он призывает к изменениям; результат этого послания – отсутствие изменений.

В литературе по этому вопросу говорится, что в жестко контролируемых системах, таких, как семьи, один из членов которых болен шизофренией, любая перемена воспринимается как угроза. Здесь имеются в виду настойчивые требования изменений, поступающие в семью как снаружи (социальные, политические или культурные требования), так и изнутри (рождение, смерть или переезд одного из членов семьи, подростковый кризис ребенка и т. д.). Система реагирует на такие перемены негативно, повышая уровень собственной ригидности.

Наш собственный опыт в работе с такими семьями показывает, что даже реальные и конкретные изменения, насажденные извне или произведенные изнутри, утилизируются текущей семейной игрой. Неся с собой новые угрозы продолжению игры, они тем самым приводят к ее прагматическому усилению.

В двух семьях, проходивших лечение в нашем институте, нарастание хронической и латентной угрозы тотального срыва обоих родителей (в одном из случаев эта угроза усиливалась физическим коллапсом "истощенной" матери) совпало по времени с помолвкой одного из сыновей. Перед этими семьями возникла задача перераспределения ролей в игре, формирования новых коалиций и осуществления различных контрдействий, гарантирующих продолжение игры. Верность игре различных членов семьи была в этих двух случаях столь велика, что привела к необходимости появления шизофренического поведения у одного из детей.

Подобные результаты продолжения игры мы можем наблюдать и в других семьях, имеющих ребенка на стадии подросткового кризиса. Если возникают подростковые изменения или, точнее, если им позволяют проявиться определенным образом, система немедленно принимается реорганизовывать игру в соответствии с новой ситуацией. Иногда все признаки "сумасшедшего тинэйджера" начинает демонстрировать второй ребенок, обеспечивая таким образом продолжение игры ad infinitum[16].

При таком рассмотрении ходами в игре мы считаем даже поведение, достаточно типичное для подросткового кризиса, которое проявляется у того члена семьи, который позже демонстрирует шизофреническое поведение.

Следуя логике линейной модели, часто говорят, что родители пациента настойчиво противостояли его автономии, а у пациента, в свою очередь, были большие сложности с достижением автономии из-за его архаичного Супер-Эго, которое запрещало его автономию. Если в работе с семьей мы принимаем системную циркулярную методологию, то мы способны увидеть: то, чему повинуется каждый, – не что иное, как правила игры, а игра поддерживает себя через угрозы и контругрозы, самая мощная из которых – угроза выхода из игры одного из ее участников.

В группе, в которой смысл всех манифестаций состоит в поддержании самой игры и увековечивающих ее атрибутов, даже такой ход, как проявление юношеской автономии, вызовет ожидаемый прагматический эффект "смыкания рядов", то есть активизацию разнообразных негативных обратных связей, которые будут ставить препоны на пути развития юноши или девушки.

Когда эти обратные связи начинают действовать, мы видим реакцию подростка в форме психотического поведения. Если в этой ситуации терапевт наивно посоветует родителям дать подростку больше свободы действий, не притеснять его и попытаться поддерживать в его поведении позитивные элементы подросткового протеста, то мы немедленно станем свидетелями объединения семьи ради тотальной дисквалификации подобного совета. Родители придут на следующий прием подавленными и враждебными и заявят что-нибудь вроде того, что, хотя они и так никогда не опекали своего ребенка чересчур, все же последовали совету терапевта, но никакого результата не достигли. И подросток на приеме будет готов заново открыть игру с терапевтом: "В любом случае сейчас уже слишком поздно. Что-то непонятное захватило и мучит меня. Я действительно хочу сделать что-нибудь, но не могу".

В строго циркулярной и системной перспективе любая пунктуация – "до" и "после", "причина" и "следствие" – может быть только условной. Чтобы объяснить это, обратимся к случаю одной семьи из трех человек.

В то время, когда у Джанни, сына, появились