часть этих действий – результат работы мозга в фоновом режиме. Он прогнозирует потенциальный результат действий и на основе этих прогнозов принимает решение. Все это может происходить без сознательного анализа. Автоматические программы мозга обладают определенными настройками по умолчанию, влияющими на предпочтение того или иного шага. Настройки по умолчанию поощряют сотрудничество с людьми из собственной социальной группы. Обычно эти настройки не поощряют ложь как автоматическое действие. Но тем не менее люди лгут.

Иногда ложь считается оправданной. Родителей обычно не осуждают за распространение ложных сведений о веселом бородатом дедушке, доставляющем рождественские подарки по всему миру одновременно. Есть и менее благонамеренная, но все же относительно тривиальная ложь, призванная скрыть мелкие проступки. Например, мы можем солгать, что магазин закрылся раньше, лишь бы не признаваться, что забыли зайти туда по дороге домой купить молока.

Другие виды двуличия считаются более серьезными. Возьмем, к примеру, супруга, который неоднократно объясняет свои отлучки к любовнице неожиданными рабочими обязанностями. Обращаясь к своей совести, он объясняет: «Это просто физическая измена – она ничего не значит». Для убедительности он добавляет: «Если жена ничего не узнает, то не будет страдать». Такое преуменьшение негативных последствий собственного поведения позволяет ему самому чувствовать себя лучше.

Будь то редкая, случайная «ложь во спасение» или более частая нечестность, суть в том, что для преодоления естественной склонности говорить правду необходимо приложить усилия. Ложь требует больше энергии, чем честность, поэтому большинство людей лгут лишь эпизодически и по необходимости. Но есть и редкие исключения. Очень небольшое число людей не обладает базовыми установками на правдивость. И неверные установки, способствующие аномальным уровням нечестности, в некоторых случаях могут побуждать действовать более радикально.

Находясь вместе с друзьями возле экзаменационных аудиторий, Жан-Клод Роман волновался вместе с ними, по крайней мере внешне. В суматохе, когда открылись двери, другие студенты не заметили, что он пропал, а не вошел вместе с ними. В дальнейшем он зарекомендовал себя в глазах семьи и друзей как успешный врач. У его жены и соседей не было причин сомневаться в том, что по утрам он пересекает границу Франции и Швейцарии и едет в штаб-квартиру ВОЗ в Женеве. Некоторые люди видели, как он входит в комплекс зданий 1960-х гг. Проходя через вестибюль, он брал несколько бесплатных брошюр с логотипом ВОЗ, которые бросал где-нибудь дома, чтобы поддержать легенду.

В течение восемнадцати лет Роман с легкостью обманывал всех окружающих. Но его крах наступил с раскрытием аферы, которая позволяла ему вести образ жизни богатого врача. Чтобы создать впечатление, будто он получает приличную зарплату, Роман в роли доброжелательного сына предложил использовать свои связи для получения хорошей прибыли от родительских сбережений. Вместо этого он перевел деньги на свой банковский счет и снимал их при необходимости. Когда сбережения родителей иссякли, он распространил свою «благосклонность» на других родственников, а затем на свою любовницу Коринну. Но Коринна попросила Романа вернуть часть ее инвестиций в размере девятисот тысяч франков, а это грозило раскрыть обман, и Жан-Клоду пришлось действовать по-другому.

За несколько часов до того, как он заехал за Коринной, Жан-Клод забил свою жену до смерти и прострелил головы спящим детям. Проехав пятьдесят миль до своих родителей, он застрелил их вместе с собакой, а затем отправился в Париж, чтобы избавиться от последней улики. С помощью перцового баллончика и электрошокера для скота он попытался обездвижить Коринну, чтобы легче было ее задушить. Но не ожидал, что она окажет такое серьезное сопротивление.

Не сумев убить ее, Роман умолял Коринну простить его, объясняя свое поведение реакцией на недавно диагностированный у него рак – еще одна выдумка. Он вернулся домой и, не обращая внимания на трупы жены и детей, инсценировал попытку самоубийства. Он облил трупы и дом бензином и, проглотив несколько таблеток с истекшим сроком годности, устроил пожар. К тому времени, когда Роман пришел в сознание в больнице, улики, собранные против него, были ошеломляющими. Теперь очевидно, что его первой реакцией могло быть только отрицание вины. Ложь была для него естественной.

В книге «Психопат. Маска нормальности» (The Mask of Sanity), впервые опубликованной в 1941 г., американский психиатр Херви Клекли представил многочисленные примеры из своей практики, типичные для пациентов, которых он изучал несколько десятилетий. Он пришел к следующему выводу:

Он [психопат] демонстрирует поразительное пренебрежение правдой, и его рассказам о прошлом можно доверять не больше, чем обещаниям на будущее или заявлениям о намерениях. Создается впечатление, что он не способен понять поведение других людей и причины, по которым они ценят правду и дорожат своей честностью.

От других пациентов этих людей отличает отсутствие внешних признаков безумия. Склонность ко лжи – одна из отличительных черт психопата, по Клекли, но даже если эта характеристика присутствует у Романа, ее недостаточно для постановки диагноза «психопатия».

Как и Дэниел Макнатен, Жан-Клод Роман жил в частично выдуманном мире. Разница заключается в том, что Роман мог отличить выдумку от действительности. Макнатен ощущал себя жертвой так же реально, как и воспринимал все остальные аспекты своей жизни. Даже если бы ему предоставили объективные доказательства обратного, он продолжал бы придерживаться этих убеждений. Именно таково определение бреда: фиксированное убеждение, основанное на неверных умозаключениях, которое сохраняется даже перед лицом убедительных доказательств обратного. Роман, с другой стороны, вполне сознательно создал выдумку. Хотя ложь давалась ему без усилий, ему приходилось одновременно удерживать в сознании и факты, и фантазии, чтобы поддерживать такой сложный обман. В то время как Макнатен отвергал точку зрения других, Роману приходилось смотреть на созданный им мир с их точки зрения. Ему нужно было предвидеть и скрыть противоречия, способные вывести его на чистую воду. Для тех, кто допрашивал Макнатена, его безумие было очевидным. Признаки психического расстройства появились еще до того, как он убил Эдварда Драммонда. Напротив, ни семья, ни друзья Романа, ни сотрудники полиции, проводившие расследование, не имели оснований подозревать психическое расстройство.

Как судебный психиатр, я должен не только объяснять природу явных психических отклонений (таких как у Макнатена), но и найти за фасадом здравомыслия менее очевидные проявления психических аномалий. Но, прежде чем приступить к поиску процессов, объясняющих насилие, я должен удостовериться, что мне ясна природа этих процессов. Жестокость – одна из наиболее ярких черт многих фиктивных психопатов. В моей экспертизе реальных преступников важно не упустить признаки жестоких наклонностей. Но, чтобы понять, каким образом жестокость объясняет насильственные действия, ее нужно рассмотреть в деталях. Одно определение жестокого поведения – это умышленное причинение боли или страданий, а второе – поведение, не принимающее в расчет боль или страдания других людей. Словарное определение жестокости не различает, было ли причинение страданий намерением или же следствием, к которому преступник отнесся безразлично. Субъективно же существует очень четкое различие. Активное намерение причинить страдания – это признак неординарного побуждения, нехарактерного для обычного человеческого поведения. Безразличие к страданиям, вызванным действиями человека, более пассивно и указывает на неспособность предвосхитить реакцию другого. Мелодраматические воплощения психопатии, которые показывают на экране, смешивают эти два элемента жестокости. Они создают впечатление, что психопатия и садизм – это одно и то же. Мой клинический опыт говорит об обратном.

Прогулка вдоль трехэтажной стены привела меня к тюремной приемной – пристройке 1980-х гг. к викторианскому кирпичному зданию, находящемуся под усиленным видеонаблюдением. Я заметил, что делаю глубокий вдох, готовясь к проверке безопасности. Раньше мое нетерпение вступало в противоречие с неторопливым темпом тюремного персонала, но я понял, что пыхтение и вздохи не ускоряют процесс. Войдя в приемную, я встал перед закаленным стеклом экрана в ожидании. Через стекло я не слышал разговора, но охранник, похоже, не спешил заканчивать шутливый обмен мнениями с коллегой. Подойдя к окну, он протянул руку влево, чтобы активировать переговорное устройство. Наклонившись к небольшой круглой решетке в стене, скрывающей микрофон, я представился и приложил к стеклу удостоверение с фотографией, чтобы его можно было рассмотреть. Охранник выдвинул лоток под окошком в мою сторону, показывая, что я должен положить туда документы. Затем задвинул лоток обратно и достал мой бейдж, который положил лицевой стороной вверх рядом со списком имен. Время от времени переводя взгляд на бейдж, он проводил пальцем по списку, листая страницы.

– Вас нет в списке, – сказал он.

Если это так, я не смог бы попасть в тюрьму в тот день. Найти в моем ежедневнике еще один свободный день, чтобы вернуться сюда и закончить отчет в оговоренный