Мне было необходимо воплотить память об отце, чтобы попытаться самому родиться на свет.

– Почему ты покинул этот дом, после того как твоя мать умерла? – спросил меня Натан.

Сын мой, для тебя останется тайной, что причина этого в том, что меня покинула она. Та, кто вернул мне жизнь и кого я утратил.

– Мне надо было разорвать связи с этим местом.

Увидев выражение моего лица, Натан должен был прийти к недвусмысленному выводу: он услышит от меня только то, чем я соглашусь поделиться.

– Потом ты спросишь, зачем я снова купил его четыре года назад? Мне понадобилось вернуться сюда по причинам, касающимся только меня.

Она, эта женщина.

Я терпеливо ждал уже четыре года. Натан не знал и никогда не узнает, что мое возвращение подогревала отчаянная надежда вновь обрести ее. Надежда, что она вернется ко мне. Что она наконец-то подарит мне свое прощение. Однако пришло время признать очевидное.

Мне наконец-то оставалось только совершить прыжок.

Натан встал, взял наши стаканы. Погрузившись в размышления, я наблюдал за тем, как он снова их наполняет. Он вернулся, протянул мне стакан, перекинул пачку сигарет и плюхнулся на свое место, впившись в меня взглядом своих таких же, как у меня, льдисто-голубых глаз.

– Мне хорошо в этом доме с тобой, папа.

Глава двенадцатая

В другом месте

Лиза – единственная, кто понятия не имел о той, кем я была. Я не сомневалась, что однажды Васко или кто-то из сестер расскажет ей все. Вместо меня.

Почему я не подумала об этом раньше?

Ответ предельно прост.

Из страха.

Готова ли я пережить все заново ради Лизы? Мне казалось, что нет. А иначе зачем бы я избавилась от этой части себя? Опять погрузиться в те времена, в глубоко запрятанные воспоминания, еще раз пережить все счастье и все муки, из которых они состоят? Я вычеркнула прошлое из своей памяти много лет назад.

Я даже начала сомневаться, знакома ли мне та молодая женщина, которой я была.

Возможно, я боялась новой встречи с ней.

Но разве она не всегда таилась в глубине моей души, подстерегая момент слабости, выискивая щель, в которую сможет просочиться? Рискну ли я на последнем пороге жизни разочаровать дочь, не имея при этом ни малейшего шанса вымолить ее прощение в будущем? Или испугаюсь того, что ей представят искаженное вйдение произошедшего и той, кем я была и кем должна бы быть?

Лиза заслуживала того, чтобы услышать историю полностью. Точнее, тот ее фрагмент, который завершился до Лизиного появления на свет. До ее отца. Долгое время я отказывалась признавать, что Лиза не имеет ни малейшего представления о том, что я делала до Васко. Я рассказывала ей о себе так, как если бы родилась только после встречи с ним. Он, конечно, подарил мне невероятную судьбу. Сокрушил стены, позволил мне выразить себя, стать другой, превратив эту другую в мое теперешнее “я”. Но до него было еще двадцать пять лет, о которых Лизе было известно ничтожно мало, ровно столько, сколько необходимо, чтобы она не задавала себе – и мне — лишних вопросов. Она была в курсе прошлого своих бабушки и дедушки, для нее была привычной атмосфера тесной близости между мной и моими сестрами, но она не имела ни малейшего представления о той женщине, что позднее стала ее матерью. Ей были незнакомы мои мечты и ожидания, мои надежды и стремления.

Я боялась, что смерть сотрет мои следы, и при этом собственноручно стерла большой кусок своей жизни. Часть меня была мертва уже больше двадцати лет. У меня оставалось совсем немного времени, чтобы оживить ее в последний раз.

Финальный рывок.

Ради дочери и ради себя я справлюсь со своими страхами и сожалениями.

В последующие дни я готовилась раскрыть свое сердце, поделиться с Лизой своей историей, описав ее собственными словами и так, как ее видела я. Пока от признаний меня удерживало смутное, трудно определимое чувство. Каждый вечер дочь настойчиво смотрела на меня – испуганно и выжидающе. Каждый вечер я уклонялась под предлогом усталости. Пустая отговорка. На самом деле мне просто было не по себе здесь, в моей квартире. Ничего в ней не привязывало меня к той прошедшей эпохе, ни одна мельчайшая деталь. Я отбросила все целиком и полностью, стремясь излечиться, забыть, сделать так, чтобы от прошлого не осталось ничего. Рассказать ей… Сколько времени и терпения понадобится, чтобы объяснить Лизе, выложить все о себе… Я пришла к выводу, что в моей обыденной обстановке делать это неуместно. Точнее, в обстановке, где я просуществовала вторую, другую половину своей жизни.

Мне представлялось, что это будет глумлением над ними обеими.

“Там” сосредоточилось все самое сильное, самое полное, самое грандиозное, но одновременно самое нестерпимое и мучительное. Я постоянно вспоминала слова Сюзанны: “Ты никогда туда не вернешься”. Разве такое позволительно? Я пока еще в состоянии принимать решения. Еще не полностью зависима и бессильна. Быть может, я тянула до последнего, чтобы рискнуть допустить эту мысль. Чтобы позволить зову долететь до меня и занять место, которого он заслуживает. Согласиться с реальностью возвращения в этот дом в Бретани. В “хижину”, как ласково называла его тетя Софи.

У нее были небольшие сбережения, на которые она и купила это строение у моря, когда я была совсем маленькой. Пока я училась в школе, мы проводили там все летние каникулы. Родители присоединялись к нам на пару недель. Эти месяцы были одними из самых сладких воспоминаний нашего детства. И именно в этом месте моя жизнь полностью изменилась. После тетиной смерти дом перешел по наследству нам. Я оставалась холодной как камень. Запрещала тому периоду, с которым так отчаянно сражалась, всплывать на поверхность. Сюзанна и Анита регулярно ездили туда. Но моей ноги не было в этом доме с тех пор, как мне исполнилось двадцать три.

Я не нуждалась в позволении, но мне было важно, чтобы Васко и сестры приняли мою идею, только после этого я могла сообщить Лизе о своих планах.

Я начала со слабого звена. Васко убедить проще. По крайней мере, я на это рассчитывала. Мой главный мужчина во всем соглашался со мной и полностью мне доверял. Воспользовавшись Лизиным отсутствием, я попросила его зайти ко мне, как только у него найдется время. Он не заставил себя ждать и явился