спустя десять минут. Сел напротив, выслушал, не перебивая и усердно сохраняя нейтральное выражение лица.

– Ну вот, теперь ты в курсе… Мне хотелось бы поехать как можно скорее. Пока я еще могу…

Он встал и зашагал по гостиной, не обращая на меня внимания. Молчание начало давить.

– Ты ничего не скажешь?

– Спасибо, – прошептал он. – Я мечтал, чтобы ты это сделала. Не поехала туда, конечно, но рассказала обо всем Лизе. Ты себе не представляешь, какое это для меня облегчение. Я боялся, что придется самому…

Он снова повернулся ко мне, на его лице была, как обычно, улыбка, хотя на этот раз в ней сквозила грусть.

– Убедить твоих сестер будет потруднее.

– Догадываюсь.

Он сел рядом со мной и распахнул объятия. Я прижалась к нему, бормоча слова благодарности.

– Ты же не будешь спорить с тем, что ты там мало что найдешь, – предположил он.

– Я еду туда не за чем-то конкретным. Мне нужно поехать, потому что поговорить с Лизой я должна именно там. К тому же я хочу еще раз увидеть это место, до того как… Но, между нами, обсуждать это с тобой как-то странно, тебе не кажется?

Он расхохотался и сжал меня крепче.

– Главное, чтобы тебе было хорошо.

Васко с его великодушием. Как он мог благостно, без горечи и обиды реагировать на то, что, как ни крути, препятствовало развитию нашей истории? По крайней мере, с моей стороны. То, что было раньше, до Васко, научило меня усмирять свои эмоции, поскольку они могли оказаться опасными.

– Хорошо, но мы едем с тобой, – таким был ответ Аниты.

Кивком головы его подтвердила наша старшая.

– Очень мило, но ваше присутствие мне не нужно.

– Ты о чем? – хором возмутились они.

Их оскорбленные лица почти рассмешили меня, но сейчас надо было оставаться серьезной, и я только поблагодарила их за впечатляющее выступление дуэтом.

– Это наше с Лизой дело. Не нужно вам вмешиваться. Я должна сама все рассказать. А вовсе не вы, между прочим. Я вас слишком хорошо знаю, вы не утерпите и вмешаетесь, поделитесь своим мнением. Можете сделать это потом, если Лиза попросит.

– Но это неразумно. Ты слабая, устанешь.

Их задача – защищать меня. Всегда и во всем.

– Ну и что? Поездка отберет у меня несколько недель или несколько дней… Что это меняет, если так будет лучше для Лизы? Я могу дожидаться здесь или насладиться там обществом дочери и все ей выложить. Сами понимаете, что я выберу…

– Но в Бретани в это время никого нет!

Конечно, никого нет, и это как раз меня устраивает.

– Можете положиться на Лизу: она вам позвонит, если я себя плохо почувствую. Я возьму с собой все ваши чемоданы лекарств, не буду возражать против ваших ежедневных звонков. И обещаю, что не буду напрасно подвергать себя опасности.

Я потянулась к ним и схватила их за руки.

– Мне нужно, чтобы вы поняли меня и поддержали. Я не собираюсь с вами воевать… Такая война однажды скажется на Лизе, чего никто не хочет.

– Я очень боюсь, что ты разочаруешься, – призналась Сюзанна.

– С чего бы? Я не ожидаю ничего, кроме примирения с этим куском моего прошлого, и хочу сделать дочку счастливой. Я должна туда вернуться.

– Тебе и впрямь не страшно?

– Нет… Вы себе не представляете, как мне греет душу сама эта мысль.

Страх покинул меня в тот момент, как я сделала выбор. Ночная паника отступила. Я была готова посмотреть в глаза своей жизни, перед тем как покинуть ее. И ощущала невероятное спокойствие. Я доверяла своему телу и не сомневалась, что оно позволит мне исполнить миссию, которую я сама возложила на себя – ради блага Лизы и моего собственного блага. Я буду изо всех сил сражаться, чтобы протянуть необходимое время.

И я снова увижу море… В последний раз…

Глава тринадцатая

Где-то, неизвестно где

Если бы я мог возненавидеть сына, я бы вышвырнул его за дверь вместе с его идиотскими вопросами! Но это невозможно. Я бессилен перед ним.

Он спрашивает.

Я покорно отвечаю.

Сразу после этого прыжка в прошлое я разрывался на части между любовью к нему – будь ты проклята, Кароль, – и всем остальным… Может, в конечном счете он желает мне зла? Подстраивает ловушку? Может, мать подослала его, чтобы он выведал мои тайны? Не унаследовал ли он от своей бабки садистские наклонности, побуждавшие ее изводить меня?

Будь это так, все бы было гораздо проще, и я смог бы избавиться от него без угрызений совести. Но в действительности он просто хотел стать ближе ко мне и наверстать потерянное время, потому что любил меня. Каждый день он усердно доказывал это своим терпением, юмором, заботой. Вопреки всем своим предосторожностям, он, сам того не зная, – а откуда бы ему знать? – сумел расковырять самую большую язву, самую глубокую из всех моих ран. Ту, что никак не затягивалась. Ту, которую никто и ничто, даже он со своей любовью, никогда не сумеет излечить.

Воспоминания расстреливали меня в упор, и стоило мне закрыть глаза, как перед ними вставала она.

Она.

Как Натан, не знакомый с муками страсти, сумеет разобраться в причинах, толкающих меня к саморазрушению? Мне бы очень хотелось обладать благородством и храбростью, необходимыми для того, чтобы поделиться всем с ним, обо всем рассказать, во всем признаться. Но я на это не способен. И я опасался, что перестану себя контролировать, если поддамся ему. Я не верил в освобождающую силу слова. Моя исповедь только сделает все реальным и подействует разрушительно.

А еще я боялся, как бы он не отдалился от меня. Само его присутствие, которое я еще недавно отвергал, сделало меня зависимым от него. Я искал сына по дому. Любовался его наивностью, молодостью, юношеской силой, надеждами Натана на лучший мир. Тот, в котором его отец обретет покой… Он ослабил мою решимость покончить со всем. Прививка человечности, которую он мне сделал, защищала его от моего конца, хоть я и был готов к нему.

Может, я состарюсь, искупая свои грехи, ради спасения Натана?

Мне оставались лишь музыка и алкоголь, чтобы не сломаться окончательно.

– Папа?

А сын, ради которого я пожертвовал своей смертью, обязан оставить меня в покое!

Он походил возле рояля, так и не рискнув дотронуться до него.

– Ты собираешься снова выступать?

– Ты забыл, что у меня больше нет агента?

– Это сложно забыть…

И действительно, Натан