Он не дошел до дверей ресторана совсем немного, когда его снова окликнули. Он даже не сразу понял, что окликают его: звали какого-то молодого человека, а он, как ни крути, к молодежи себя причислить уже никак не мог, – и оглянулся тоже не сразу, но женский голос был настойчив, и он все-таки не выдержал и обернулся.

Это была девушка лет двадцати пяти, и обращалась она непосредственно к нему. Константин Андреевич приподнял брови в немом недоумении: тоже мне, нашла молодого человека… Неужели я выгляжу как потенциальный богатый клиент?

– Извините, – сказала эта девица. – Вы не подскажете, как мне добраться до Третьяковки?

Лопатин даже головой тряхнул, словно подозревая, что видит сны наяву. Вопрос был настолько хрестоматийный, что казался чуть ли не выдранным с мясом из какого-то анекдота, вроде бессмертного вицинского: «Как пройти в библиотеку?». Она что, издевается? Впрочем…

На проститутку-наводчицу девица не была похожа.

Скромное платье, полное – черт возьми! – отсутствие косметики, да и не нужна ей была никакая косметика: рыжие волосы, зеленые глаза на пол-лица, свежие губы… а ноги-то, ноги! С такими ногами на руках ходить надо, чтобы, значит, красоту не портить. Да и виднее она так, красота-то… Провинциалка?

– Вы ведь москвич? – спросила она, видя колебания Константина Андреевича. Взгляд у нее был совсем растерянный – заблудилась курица…

– Москвич, – расправляя плечи, ответил Константин Андреевич. Он вдруг почувствовал себя даже не соколом, а орлом. «Надо же, – с легкой иронией подумал он. – Седина в бороду, бес в ребро.» Впрочем, бороды он не носил никогда и брился каждый день, так что насчет седины в бороде ничего определенного сказать не мог. Что же касается беса, то он не видел, почему бы ему не угостить девушку коктейлем – на большее он не претендовал, да и глупо было бы рассчитывать на что-то большее, при его-то внешности, которая и пятнадцать лет назад не считалась завидной. «В конце концов, не алкоголик же я, чтобы надираться в одиночку», – подумал он, и это решило дело.

– Я-то москвич, – продолжал он, – но вот что вы потеряли в Третьяковке, не пойму, хоть убейте. Она же закрыта.

– Как закрыта? – опешила девушка. – Я же специально… Я же специально ехала, чтобы туда попасть! Как же так? А когда откроется?

– Сие известно только Господу Богу, – многозначительно заявил Константин Андреевич и украдкой покосился вниз, на ее ноги. – У них там ремонт. А ремонт в наше непростое время, сами понимаете…

– Ой, – сказала девушка. – Вот так история… Понимаете, я из Костромы, занимаюсь в изостудии…

– Что же это вы, юная художница, – с укоризной сказал Константин Андреевич, – новости не смотрите?

Об этом же на всю страну объявляли.

– А у нас два года назад с коллективной антенны кабель срезали, так до сих пор не починили, – вздохнула она.

– С ума сойти, – развел руками Константин Андреевич. – Так без телевизора и живете?

– Так и живем.

– С ума сойти, – повторил Лопатин. – Вот что, – решительно сказал он, удивляясь собственной наглости, – я вам предлагаю вместо закрытой картинной галереи открытый ресторан. Вам ведь все равно, как я понимаю, кроме вокзала, деваться некуда? Так как?

Она немного поколебалась, а потом, решительно тряхнув своими огненными волосами, сказала:

– Ладно, была не была!

– Вперед! – скомандовал Константин Андреевич, поддерживая незнакомку под руку.

На мгновение ему показалось, что ее колебания были подозрительно короткими, но он не обратил на это внимания: у нее были умопомрачительные ноги, а он ощущал себя орлом, парящим над добычей, хищно растопырив когти.

Микроавтобус стоял на стоянке перед домом с таким видом, словно был здесь всегда, с самого начала времен, и останется здесь до тех пор, пока коррозия окончательно не разъест его корпус и он не превратится в ржавую пыль. По сути дела, половина пути к этому состоянию была им уже пройдена – в самых уязвимых местах кузов проржавел насквозь, и теперь он беззастенчиво щеголял лохматыми, черно-рыжими по краям дырами. От круглых фар вниз, к бамперу, протянулись полосы ржавых потеков, и издалека казалось, что автобус плачет – видимо, от бессильной жалости к себе. Он напоминал заезженную до полусмерти клячу, которую бессердечный и не слишком умный хозяин заставляет пахать, не обращая внимания на то, что ей давно пора на покой: сил у нее уже не осталось, зубы съедены, хребет стерт до мяса.

Впрочем, все это была только видимость. Двигатель микроавтобуса, когда его заводили, работал как швейцарские часы, а в салоне царили чистота и армейский порядок. Говоря коротко, в данном случае форма не определяла, а, наоборот, тщательно скрывала содержание.

Этот беглец с автомобильной свалки был под завязку набит тончайшей аппаратурой, общая себестоимость которой намного превышала рыночную стоимость морского парома, груженного такими вот автомобилями. Аппаратура занимала почти все пространство этой глухой жестяной коробки, так что для людей внутри почти не оставалось места – его хватало только на то, чтобы два человека могли тесно усесться плечом к плечу у контрольной панели.

Правда, кресла здесь были довольно удобные: машина была специально оборудована для таких вот долгих, порой длящихся по несколько суток, стоянок.

В креслах сидели двое – полный экипаж. Они курили и пили кофе из большого термоса, принесенного сюда тем из них, у которого на безымянном пальце правой руки поблескивало тонкое обручальное кольцо. Бутерброды в вощеной бумаге тоже были принесены им. Его напарник внес свою лепту хот-догами и пиццей, присоединив эту снедь к бутербродам с колбасой, курицей и сыром. Ночь обещала быть долгой и бессонной.

Они сидели молча, лишь изредка перекидываясь тихими фразами и время от времени поднося к уху наушник, соединенный гибким проводом с записывающим устройством, бобины которого вращались с солидной медлительностью.

– Ну что там? – спросил владелец бутербродов и обручального кольца, когда его более пожилой напарник, немного послушав, бросил наушники на панель.

– Все то же, – ответил пожилой истребитель хот-догов и характерным жестом почесал треугольный шрам над левой бровью. – Он пьет, она наливает. Музыка у них там.., про то, как упоительны в России вечера.

– Лафа, – сказал молодой и потянулся, немедленно стукнувшись затылком о выступ какого-то сложного электронного агрегата. – Черт! Это дерьмо надо было монтировать, как минимум, в кунге.

– А еще лучше – в товарном вагоне, – откликнулся старый холостяк. – Чтобы можно было и потанцевать, и кровать двуспальную поставить…

– Во! – поддержал его молодой. – Эт-точно.

И бар, твою мать. Как же без бара? Как ты полагаешь, Викторович?

– Полагаю, ты прав, – согласился старший.