Дэр Гроббе подумал, что мог бы отказаться от высокой чести.

И что это было весьма разумно.

Осмотрительно.

Что нынешний Повелитель не таков, чтобы за отказ скормить химерам. И понял бы. И принял бы. Поглядел бы с упреком, да и только. А уж совесть дэра Гроббе как-нибудь с этим упреком смирилась бы. Ей, совести, не привыкать.

И голос разума, опять же, нашептывал, что соваться в Проклятые земли… ладно, сами-то земли вон, не больно проклятыми и оказались. Обыкновенными даже, если хорошо подумать. Но это же ж только тут, по краешку. А ежели вглубь?

То-то и оно.

Вглубь-то земли куда как более проклятые, что уж о море говорить.

И надо было отказаться.

Надо.

А он согласился. И уж потом, после, смущаясь непривычно — отродясь старый пират этаких тонких чувств не испытывал — говорил с командою. А те слушали.

Переглядывались.

И первым тронул печальную струну Антонио.

— Отчего бы и нет, — меланхолично произнес он, и голос его был тонок и звонок. Поневоле закралась мыслишка, что не ошиблась демоница-то.

Что, может…

Но её дэр Гроббе отогнал.

— Погибнем, — сказал он, чувствуя непонятную тоску. — Скорее всего.

— Вполне вероятно, — согласился Антонио. И пальцы пробежались по струнам, а на лощеной физии застыло выражение величайшей задумчивости. Даже мечтательности. — От судьбы не уйдешь.

И заиграл чего-то такое, то ли похоронное, то ли лирическое.

Вдохновляющее в общем. Понять бы на что.

Большой Дук поскреб голову.

— Дык… того… там же ж, небось… сокровища.

— До них поди-ка доберись, — заметил Юнни, не переставая ковыряться в носу, что явно говорило об интенсивном мыслительном процессе. — С одной-то стороны… а с другой если, не сам на сам пойдем же ж?

И дэр Гроббе подтвердил.

— Тогда рискнуть можно… небось, Повелитель знает, чего делает. И Легионы эти… он же ж с ними? Тогда-то это шанс… такой шанс, который раз в жизни выпадает. Да…

— Как бы копыта с этого шансу не протянуть, — пробурчал Брав.

— Можно подумать, когда-то проще было, — Антонио прекратил мучить струны и огляделся. — Устал я… притворяться устал. И вообще…

Он провел ладонью по гладкому лицу.

— Я, конечно, не совсем, чтобы благородный… только вот… чего я усвоил. Ни один благородный род не появлялся из ниоткуда и уже благородным, — он поглаживал инструмент, и отчего-то смотреть на этакие нежности было слегка стыдно.

— Чего? — прогудел Дука и брови сдвинул, но так, не с угрозой, скорее с недоумением.

— Того… вот была у меня одна… герцогиня знакомая. Очень древностью рода гордилась. И предками. Мол, славные были. А славнее прочих — один, который собрал ватагу и принялся грабить всех, кого ни попадя. Уже потом, после, он удачно кого-то там на ножи поднял, и местный князек его под руку свою позвал. И перстенечком наградил.

Все фыркнули. Тоже мне…

— Не скажите, — а вот дэр Гроббе понял. И так тепло стало на душе. — С таких перстенечков, свыше дарованных, и появляются потом благородные господа.

— Именно… еще один торгашом был. Или вот охотником, что сумел за горы пробиться… сюда, стало быть. Это все, ежели благородно, подвигом именуется, — Антонио отставил инструмент. — Оно-то, конечно, с иного подвигу и с богами повстречаться можно. А если выгорит… тут земель много. Владетель один. Одарит званием благородным, и будешь ты, Дука, не висельник, но честный аристократ.

Брови Дуки сошлись над переносицею.

— Еще и на принцессе женишься.

Дука замотал головой.

— Не хочу!

— С чего так?

— Так… они же ж во… мелкие. Такую бабу и раздавить недолго, — пожаловался Дука, но после призадумался и вздохнул. — Хотя от… у ладхемцев там одна есть… красивая женщина. Очень.

И руки развел, размеры красоты показывая.

— Ну вот, станешь бароном и женишься. И будет тебе счастье…

— Ладно баишь, — сплюнул Бран и вновь по старой привычке затер плевок ладонью. — Но с одного титула, если кто и получит, жив не будешь…

— Так ведь и вправду, город древний, забытый. Там много всякого, за что платят даже не золотом, — дэр Гроббе мысленно примерил титул, который…

Оно ведь и вправду… был пират, разбойник и висельник, разыскиваемый… где только, в общем, не разыскиваемый. А станет… если станет…

…а ведь аристократа повесить не так просто.

Особенно такого, который Повелителю присягу принесет. А дэр Гроббе принесет.

Коль жив останется.

И…

И «Веселая Магда» приняла на борт пару десятков легионеров, Командора их, рядом с которым дэр Гроббе ощущал себя неуютно, а заодно уж рыцарей Света.

И степняков.

И вот теперь, глядя на бушующую темноту, дэр Гроббе думал, что все-таки зря это он… наверное. Но вот откуда-то издалека донесся тонкий протяжный звук. Будто струну тронули.

И еще один.

Третий.

Они рождались, где-то там, впереди, средь кипящих волн и ветра, чтобы унять и то, и другое. Они умирали, но цеплялись за новые, выстраивая непонятную, но завораживающую мелодию.

И море тоже слышало.

Внимало.

Ветер рванул было, скользнул по снастям, вяло пытаясь опрокинуть «Магду», да и унялся. А волны, еще недавно поднимавшиеся едва ли не до вороньего гнезда, облеглись. Улеглись. Море сделалось гладким, что зеркало.

И это было нехорошо.

Нормальное море себя так не ведет. А неведомая музыка расползалась по этой глади. И главное, хотелось её слушать. Более того, стало страшно, что тот музыкант возьмет и…

Бросит.

Дэр Гроббе всхлипнул от страха. А потом отвесил себе оплеуху.

— Антонио! — рев его ненадолго перекрыл музыку. — Антонио, чтоб тебя… играй!

И спустя мгновенье уже тут, на корабле, зазвенели, загудели струны, но слишком слабы они были. Заухал и затопал кто-то.

Дук.

И выхватив нож из-за пояса, ударил им в борт. На стук отозвались с другой стороны. И еще дальше… верно…

Дэр Гроббе сам потянул клинки. Пусть простят его мастер и благородная сталь, но иного выхода нет. И металл ударился о металл со звоном. Где-то рядом зазвенело. Раздался лязг и хруст. И топот.

— Дружно! — рев Командора заставил дэра Гроббе бить клинком по клинку с большею силой. А меж тем по черной-черной воде скользили тени. Длинные. Расплывчатые.