Кошак согласно фыркнул. Других знакомых ему лиц в том направлении не было.

— Паси его!

Тишш опустился на все лапы и, привычно задрав хвост, нырнул в частокол ног, как в остец. Пастух из него был неважный — кусать коз он не отваживался, и те, быстро это просекая, измывались над кошаком как могли. Но у людей ни рогов, ни копыт нет, да и смекалка не та. Как загородит тебе дорогу такая «киса», пинком под зад прогнать не посмеешь.

Успокоившись, ЭрТар целиком отдался зрелищу. Под громовой хохот публики отступники-жрецы были повержены, а козел оттаскан за бороду и под душераздирающее блеяние поставлен на колени. На нем «Иггр» триумфально и уехал со сцены, раздавая шутовские благословения и воздушные поцелуи.

Народ свистел и улюлюкал, по сцене градом стучали бусины, ударялись о декорации и скатывались на землю. Мальчишка-зазывала расторопно ползал на четвереньках перед помостом, собирая беглый гонорар в шапку. Когда восторг чуть поутих, лицедеи, включая козла, вышли на край сцены и, держась за руки («Тваребог» недовольно тряс башкой, пытаясь выдернуть стиснутые с двух сторон рога), поклонились.

Аплодисменты и денежный ливень возобновились. К ним примешивались горестные вопли ротозеев, так увлекшихся спектаклем, что на собственные браслеты внимания не хватило, и те, воспользовавшись случаем, сгинули в неизвестном направлении. Обережники уже кого-то ловили, но, похоже, безуспешно — молодой оборванец драпал чуть ли не вдвое быстрее.

ЭрТар поискал глазами алую рубаху, с ходу не нашел, зато заметил, что сквозь толпу, распихивая ее локтями и приподнимаясь на цыпочки, дабы уточнить курс, пробираются трое мужиков. Мрачно сосредоточенные физиономии, а пуще того — поблескивающие на предплечьях мыслестрелы отбивали у народа всякое желание возмущаться, и дорогу охотникам пусть с легким ворчанием, но уступали.

Деятельные мужички ЭрТару совершенно не понравились. Особенную неприязнь вызывал тот факт, что двигались они в его сторону, а когда сталкивались с горцем взглядами, их рожи становились особенно зверскими.

— Эй, ты! Да-да, ты, — завопил один из них в ответ на фальшиво-недоуменную улыбочку горца. — А ну подь сюда, лицензию твою глянуть охота!

Мало ли чего им охота!

Глава гильдии как сквозь землю провалился, да и поздно уже что-то доказывать — решат, что струхнул, вот на поклон и кинулся. Так что горец приветливо сделал коллегам ручкой, присел, прячась в толпе и рванул в противоположную сторону.

Мужички тоже прибавили ходу, теперь откровенно распихивая людей, по гневным воплям которых ЭрТар и ориентировался. К сожалению, так же бурно оритцы реагировали и на него самого, так что оторваться не удалось — преследователи успели заметить, между какими домами он шмыгнул.

Догнать мчащегося по пустой улочке горца сумел бы разве что корлисс, но на стороне преследователей был их родной город. Охотники разделились: один погнал ЭрТара вперед, а двое, срезав путь двориками, внезапно выскочили ему наперерез. Жаль, поторопились: горец успел затормозить и свернуть в первую попавшуюся арку.

Не успел парень порадоваться затухающему топоту конкурентов, как ему самому пришлось остановиться и крепко выругаться, глядя на журчащий поток под ногами. Отрезок канала, к которому он выскочил, с обеих сторон запирали впритык стоящие дома.

Видя, что «крыса» загнана в угол, мужички перешли на зловеще-размеренный шаг, наперебой излагая, что и в какой последовательности они с ЭрТаром проделают. Убедительности и изобретательности им было не занимать.

Но горец вскочил на парапет отнюдь не от безнадеги. Раскинув руки в стороны, он отступил к самому краю, рискованно качнулся и патетично объявил:

— Хэй-най, лучше умереть с отвагой, чем уйти с позором!

Как ЭрТар и ожидал, садиться в тюрьму, а то и на стенные шипы из-за полоумного горца коллеги не пожелали. Они остановились, наскоро посовещались и снова заголосили:

— Слезай, Иггров прыщ! Никто тебя, придурка, не тронет! Отдай деньги — и проваливай!

Условия были более чем приемлемые: чужака, рискнувшего тайно подхалтурить на чужой территории, обычно не только лупили, но и обирали до нитки, вышвыривая из города в одном исподнем. Честное слово, будь у горца деньги — отдал бы без раздумий, еще и спасибо бы сказал!

— Извините, мужики! — ЭрТар с искренним сожалением развел руками. — Но я их уже того, выкин… Двуединому посвятил! Хотите, долговую расписку черкану, э?

Охотники забранились пуще прежнего. Полное право обидеться имел не только горец, но и Темный Иггр, которого ради появления ЭрТара обвенчали с кучей навоза, крысой и собакой женского пола, страдающей заразным кожным заболеванием.

Ситуация снова зашла в тупик. Взять с наглеца нечего, дать уйти — несолидно, свои же засмеют, а уж как потом будет пыжиться горская сорока...

Скорее всего, в конце концов охотники исчерпали бы запас ругани и отступили, пообещав достать ЭрТара хоть из-под земли. А может, горцу даже удалось бы уболтать их на совместное дельце… но каналом действительно слишком давно никто не занимался. Каменный парапет потрескался и выщербился, ямки заполнились прогреваемой солнцем водой, которую быстро сменила плотная скользкая тина.

Конкуренты слитно ахнули и подались вперед прежде, чем сам ЭрТар понял, что на этот раз выровняться не сумеет.

О нет, вода оказалась не ледяной! Лед не бывает настолько холодным, чтобы обжигать подобно лаве пограничных разломов!

…Когда охотники подбежали к каналу, на воде даже кругов не осталось…

…Если в дом проник вор, душегуб или иной лихой человек, а хозяева его убили, то должны сей же час кликнуть обережь и покаяться. Коль убитый и впрямь окажется злодеем, то виру за него считать как за раба, а буде за его голову награда, то сей штраф из нее вычесть.

Если же посмеют они утаить тело, а кто-нибудь увидит и донесет, то спрашивать с них по всей строгости, как за безвинного, а доносчику пожаловать серебряный браслет из городской казны.

Оритский Судебник

Привычка обережного главы раскачиваться во время разговора на пятках раздражала всех его собеседников. Особенно жену, постоянно бранившуюся, что половина его зарплаты уходит на подметки (впрочем, даже на остаток она ни в чем себе не отказывала).

Подчиненным, увы, приходилось терпеть и молчать. Например, Джай уже пять минут изображал верноподданнический взгляд, навытяжку стоя перед то клонящимся на него, то отшатывающимся назад командиром. Страшно подумать, если однажды ему под сапог подвернется яблочный огрызок или шкурка от сала — молодого обережника нельзя было назвать замухрышкой, однако под начальственными телесами он скрылся бы с головой и, пожалуй, раскинутыми в стороны руками. За спиной же господина Хорва стоял хлипкий столик для курьерских бумаг, чьи перспективы от столкновения выглядели еще плачевнее.