— Когда я училась, мы тоже ходили на кафедру этим же путем, — вспомнила Лена.

В широком коридоре танатологического отсека пока было светло и пусто. Двери в секционные еще не открывали со вчерашнего дня, и таблички с веревочными петлями, как в отелях, с надписями «Просьба соблюдать тишину. В секционных работают, а не болтают» еще без дела лежали на подоконниках рядом с пустыми пепельницами, сделанными из консервных банок.

— Это для студентов. — У Лены вдруг прорезалось все — и как они ездили сюда на занятия, и как курили потихоньку, чтобы не торчать в секционном зале. — Нас во время занятий не очень-то муштровали. Можно было выходить покурить, только чтоб не шумели. Но в коридоре курить было нельзя, поэтому студенты брали такие же вот консервные банки и шли на улицу… — Она внезапно остановилась.

Та самая неприветливая утренняя тетка с расплывшимся жабьим лицом выкатывала из холодильной комнаты каталку с лежащим на ней телом. На каталке лежало тело большого белобрысого мужчины в красных спортивных штанах. Жаба перегородила каталкой с телом дорогу. Рябинкин тоже остановился. Мужчина был тяжелый, а санитарка маленького роста, поэтому ей приходилось подталкивать каталку не только руками, но и грудью, и огромные подошвы ботинок лежащего человека оставляли на ее халате серые следы.

Рябинкин одной рукой взялся за ручку каталки, чтобы помочь жабе развернуться и вкатить каталку в секционную. Лена с отвращением смотрела на покрасневшее от натуги жабье лицо, на старую каталку и на огромное тело, лежащее на ней. Вдруг ее взгляд упал на светлый ком одежды, лежащий у трупа в ногах. У белой с красными разводами свернутой куртки выпал рукав и свесился вниз, раскачиваясь в такт движениям колес. Три красные буквы «РОС» были залиты чем-то темно-красным.

Кровь, подумала Лена, и где-то внутри ее живота стало холодно. Она закрыла глаза, пытаясь поймать за хвост ускользающее воспоминание — где же она видела эти или похожие красные штаны и куртку от спортивного костюма. И как только она произнесла про себя это словосочетание «спортивный костюм», она сразу вспомнила и Красную площадь с новогодней елкой, и олимпийские костюмы, выставленные в витрине специального магазина возле раздевалки катка. И как по цепочке вместе с ним всплыл еще в памяти и черный внедорожник возле памятника «писающему летчику», и мужчина, стоящий рядом с ним в красно-белом костюме «Россия», грызущий ногти.

Что же, разве обязательно это должен быть тот же тип? — подумала Лена и хотела обойти каталку в освободившемся пространстве — санитарка уже подкатывала свой тяжелый груз к дверям секционной.

— Чего стоишь, как чурка? Дверь-то открой! — вдруг проквакала жаба Лене. Лена помедлила, но взяла себя в руки и быстро подошла и открыла дверь секционной. Жаба поднаперла, Рябинкин подтолкнул, и каталка с телом вкатилась внутрь. Лена стояла сбоку. И вдруг в глаза ей бросилась рука лежащего на каталке человека. Голубые вытатуированные буквы на пальцах. Лена слегка наклонилась, чтоб рассмотреть. Ногти были обгрызены чуть не до «мяса». Лена в ужасе выпрямилась. Петр Сергеевич отряхнул руки и подтолкнул ее в направлении секционной.

— Клавдия Степановна! — громко сказал он и строго посмотрел на жабу. — Подойдите-ка сюда!

Жаба оставила каталку и неохотно повернулась.

— Некогда мне с вами разговаривать. Скоро эксперты на вскрытие придут.

— Прошу вас посмотреть и запомнить, Клавдия Степановна. Елена Николаевна — наш новый ассистент. Обращаться к ней нужно вежливо, на «вы» и по имени-отчеству. Вы меня поняли?

Клавдия, в том же самом байковом халате, в котором с утра ее видела Лена, встала в ногах каталки, выпятила живот и уперла обе короткие толстые ручищи в мощные бока.

— Ох и чурку с глазами ты себе нашел в ассистентки, Петечка! Еще е… ее пару раз было бы можно, а вот вскрывать она у тебя не сумеет. Эт-то точно! — И с довольным видом Клавка повернулась и стала перепихивать тело мужчины с каталки на секционный стол.

— Е-ле-на Ни-ко-ла-ев-на, — металлическим голосом повторил жабе Рябинкин и вывел Лену из секционной. В молчании они миновали остаток коридора и начали подниматься по лестнице. Лена так была сражена и видом этого умершего мужчины, и привычным, видимо, хамством санитарки, что поднималась молча, еле переставляя ноги на своих довольно высоких каблуках. Рябинкин, видимо, почувствовал себя очень двусмысленно.

— Вы не очень переживайте, Елена… — неуверенно начал он. — Мне самому очень неудобно за эту Клавку, но, видите ли, она — алкоголичка… Что-то доказывать ей бесполезно. Ее здесь уже много лет держит заведующий танатологическим отделением, и поэтому я считаю неудобным вмешиваться. Но сегодня я ему, конечно же, скажу…

Лена остановилась на лестнице и обернулась к Рябинкину.

— Я не буду возражать, Петр Сергеевич, если вы скажете ему все, что считаете нужным.

— Очень хорошо, Елена Николаевна. — И Петр Сергеевич вовсе не стал больше перед ней извиняться, как Лена этого ожидала, а совершенно спокойно ее обогнал и первым вошел в двери кафедры.

* * *

Витя Извеков в комнате экспертов с красными от бессонницы глазами насыпал себе в кружку растворимый кофе. Электрический чайник, закипая, шипел, а возле самой двери на полу около кулера блестела лужица пролитой воды.

— Что, руки после ночи трясутся? — заметил Извекову господин в сером пиджаке, случайно ступив в лужу ногой в дорогом черном ботинке.

— Лучше руки, Игорь, чем голова, — флегматично ответил Извеков, даже не повернувшись. Соболевский только слегка повел бровью и возле своего стола аккуратно вытер ботинок специальной тряпочкой, извлеченной из специальной коробки, в которой хранилась еще и специальная губка с кремом для обуви.

Следующим в комнату вошел Саша Попов. Он тоже наступил в лужу.

— Какого черта здесь в дверях воду разлили? — Саша быстро выпрыгнул из нее и по очереди побрыкал ступнями, обутыми в замшевые кроссовки. После этого он сразу прошел к телефону. — Чертовы химики трубку до сих пор не берут. Алло? Это Попов. Ну что вы мне, наконец, ответите по поводу наркотиков? — Он помолчал, прислушиваясь. — Да знаю я, что у вас не только мои наркотики. Ну так нашли или не нашли?

Трубка пробурчала что-то сердито-неразборчивое, и Саша шмякнул ее назад на телефонный аппарат.

— Не повезло. Нет и наркотиков, — вздохнул он. Извеков невозмутимо размешивал в кружке сахар деревянной сувенирной ложкой.

— Что и требовалось доказать.

— Ты бы хоть ложку другую взял, — думая о своем, рассеянно заметил ему Саша. — Деревянная от кофе быстро чернеет.

— Зато ей удобно по башке бить. — Извеков положил ложку на блюдце и стал с шумом прихлебывать горячий кофе. Игорь Соболевский, тот самый эксперт в сером пиджаке, посмотрев на обоих, только приподнял другую бровь, достал из элегантного черного портфельчика «Независимую газету» и погрузился в чтение.

Стол Вячеслава Дмитрича оставался незанятым, и Саша с сожалением смотрел на его зачехленный монитор и на скульптурную чугунную группу каслинского литья с часами. Хозяйка Медной горы вот уже целый месяц в отсутствие хозяина с игривым видом манила за собой куда-то Данилу-мастера, а зеленые, фосфором намазанные стрелки и римские цифры на старом циферблате смущали своим токсическим мерцанием по ночам дежурных экспертов. К тому же эти не починенные еще часы всегда показывали какое-то несуразное время.