— Ты такая вкусная, мышонок. Такая теплая и узкая. У меня не будет проблем продать тебя.

Ее горло перехватывает, и она отстраняется от меня. Я позволил ей. Ее близость сбивает с толку мой гребаный разум. Вина сжимает мою грудь, но я игнорирую ее, глядя на нее сверху вниз, на моем лице застыла ухмылка. Она Кастеллано, и мне нужно избавиться от этой проблемы, прежде чем у моего члена появятся новые идеи.

Залезая в карман, я достаю телефон.

— Что… что ты делаешь? — её голос слегка дрожит.

— Я собираюсь сделать несколько фотографий для аукциона, — просто говорю я ей.

— Нет.

— Ты не можешь говорить «нет», мышонок, — ухмыляюсь я. — Это ты вошла в мой львиный ров.

— Ты думаешь, что то, что ты спас мне жизнь, дает тебе право делать мои извращенные фотографии, чтобы потом продать меня? — спрашивает она недоверчиво. Теперь она это понимает.

— Да, — усмехаюсь я. — Я так думаю.

— Ты больной.

Я небрежно пожимаю плечами. Забавно видеть, как она взволновалась после той покорности, которую проявляла. Я осознаю, что я человек слова и сделаю именно то, что обещал. Ее руки сжимаются по бокам, лицо краснеет.

— Если тебе нужны эти фотографии, тебе придется сделать это мне, — рычит она, но это так же слабо, как рычание котенка. — Потому что я не буду тебе позировать.

Мой телефон снова спрятан в карман. Я люблю вызов.

— Если ты настаиваешь.

Ее глаза расширяются, и она разворачивается, чтобы выбежать из комнаты, без сомнения, думая, что сможет спрятаться в ванной. В своем нынешнем состоянии она слишком медлительна, и я легко ее ловлю, обхватив рукой затылок, чтобы остановить. Я прижимаю ее к груди.

— Это будет намного веселее, мышонок, — шепчу я ей на ухо, мой язык высовывается, чтобы лизнуть, прежде чем прикусить ее мочку уха.

— Нет! — крики Вани бесполезны и остаются без внимания. Я чувствую запах ее страха и наслаждаюсь ее запахом.

— Мы могли бы сделать это проще.

Она вырывается из моей хватки, пытаясь высвободиться, пока я тащу ее к ближайшему столбику кровати. Просунувшись между матрасом и каркасом кровати, я выхватываю пару кожаных наручников, которые держу там, что нелегко, когда в моих руках извивающаяся женщина.

Я прижал ее тело к столбу, игнорируя ее стоны от боли, когда дерево впилось ей в грудь и живот. Она хотела трудного пути, и я дам ей это.

Как только ее запястья надежно закреплены наручниками, я поднимаю ее руки вверх и закрепляю ее руки на одном из крючков на стойке. Теперь она вытянулась передо мной, ее тело было полностью выставлено напоказ.

— Остановись! — она плачет, слезы смачивают ее щеки. — Пожалуйста остановись.

— Мы могли бы сделать это по-хорошему, Ваня, — напоминаю я ей. — Но ты не хотела.

Я достаю телефон и делаю несколько фотографий. Клиентам аукционного дома понравится ее покрасневшая задница.

— Ублюдок, — шипит она. — Ты монстр. Я тебя ненавижу.

Не обращая внимания на ее насмешки, я поворачиваю ее тело к себе, цепочки наручников скручиваются при этом движении. Моя камера делает одну фотографию за другой, пока она прячется от меня. Хорошо. Мужчинам на рынке Аид нравится, когда на фотографиях изображены страх и слезы. Им это тяжело. Черт, мне неприятно видеть ее такой, и я далеко не так развратен, как мужчины, которым планирую ее продать.

Слезы цепляются за ее длинные ресницы, а страх в ее глазах заставляет мое тело наполняться темным, извращенным удовольствием. Милая маленькая Ваня не знает львиного логова, в который она зашла, и я более чем рад показать ей это. Я не позволю своему члену отвлекать меня. Не снова.

— Интересно, сколько я получу за твою девственную киску? — ухмыляюсь я, кладу телефон обратно в карман и освобождаю ее от наручников. Я дважды проверяю ее живот, чтобы убедиться, что ни один из швов не разошелся. Они в порядке.

Ее челюсть сжимается, но она не отвечает. После минуты молчания я решаю добавить еще больше оскорблений. Просто ради черта.

— Но в таком состоянии за тебя никто платить не будет, — отмахиваюсь я от нее. — Иди прими чертов душ. От тебя пахнет смертью и мочой.

Красный цвет растекается по ее телу, ее грудь приобретает ярко-розовый цвет, что делает ее совершенно восхитительной. Я хочу увидеть, как она окрасится в этот цвет, пока я довожу ее оргазм на своем языке, мое имя — как молитва, выкрикиваемая на ее сочных губах.

Уголок моего рта приподнимается в рычании от непрошеных мыслей, просачивающихся в мою голову. Я резко разворачиваюсь и выхожу из комнаты, хлопнув и заперев за собой дверь.

На этот раз, ожидая у двери, я слышу не крик разочарования.

Вместо этого это серия сдавленных рыданий. У меня кровь замирает, когда я слышу, как она несколько раз повторяет фразу по-гречески.

«Макари на меня эйче на петано», что в переводе «я бы хотела, чтобы он позволил мне умереть.»

Ее вкус все еще у меня на языке, когда я наблюдаю за ней, как извращенец, из своего офиса, а запись с системы безопасности распространяется по моему ноутбуку. Через несколько мгновений она поднимается с пола и, шатаясь, идет в ванную. Мне не нужен звук, чтобы знать, что она принимает душ. Видно, как пар просачивается между щелями двери.

Она находится там почти полчаса, а когда возвращается, все, во что она завернута, — это полотенце. Я стону при виде ее миниатюрного тела, завернутого в короткую ткань. Мне потребовалось все силы, чтобы не отреагировать на ее обнаженное тело, когда я ранее заставил ее уронить простыню.

У Вани тело создано для секса.

Я наблюдаю, как она осматривает комнату, несомненно, в поисках одежды, которой можно было бы прикрыться. Она ничего не найдет. Когда она ничего не находит, ее плечи опускаются, и она неохотно берет выброшенную ранее простынь и обертывает её вокруг своего гибкого тела. Она сидит на краю кровати, положив ноги на раму, прижимая к себе простыню, как