физически. Ведь она номинально оплатила мои услуги, когда купила мне жрачки.

Подхватив свой компот, я на ходу делаю несколько глотков, становясь всё ближе к нужному столу. До меня даже начинают доходить отголоски чужой болтовни, что быстро прерывается, когда я выплёскиваю остатки компота на чужой стол.

В этот раз бесшумно действовать у меня не выходит.

Я резко вбиваю подошву кроссовка в край чужого стола и отталкиваю его, из-за чего всё содержимое чужих тарелок оказывается перевёрнуто, разлито, выплеснуто на модные шмотки москвичей.

Полный хаос, посеянный мной.

Я ловлю на себе ошеломлённые взгляды. В столовке на секунду повисает гробовое молчание, и я пользуюсь моментом, кидая беглый взгляд на невозможно шокированную Ларису. Подмигиваю ей.

— Ты охуела?! — выкрикивает Будилова.

— Тебе конец, — обещает один из её парней.

Только тогда я понимаю, что пора давать по тапкам.

Я первый срываюсь с места, рванув в коридор. Мне кажется, что я слышу чужой топот за спиной, пока сбегаю по лестнице, перепрыгивая через перила на середине. Прохожие пугаются, некоторые даже кидаются в сторону в попытке слиться со стеной.

Я прикидываю свои возможности опиздюлиться. Вряд ли парни реально побьют девчонку, но от Москвы я пока не знаю, чего ожидать, а потому бегу по-настоящему.

Несмотря на отсутствие мышц в теле, бежать оказывается чертовски легко. Вероятно, это потому что Лера не курит. Плюс ещё одна причина не начинать.

Я заворачиваю за угол и мечусь взглядом между дверей. Делаю ещё несколько коротких шагов к одной из них, как вдруг чужая рука выныривает из-за первой дверцы, затягивая меня в тёмный кабинет.

В ноздри тут же забивается запах едкого одеколона. Я слышу, как бодро пробегают за дверью внатуре преследовавшие меня пацаны.

— Ты ведь не Лера, — и шёпот слышу сверху, рефлекторно задирая башку.

В чужих очках отражается Леркина размытая физиономия. За чужими окулярами блестят металлические серые глаза.

Положение кажется вполне сносным, пока чужая ладонь не прижимается к моей бочине.

— Кто ты? — снова задаёт вопрос надоедливый тип, которого я резко хватаю за запястье.

Ещё со времён армии я знаю несколько приёмов, которые можно применять на противниках, превосходящих тебя по силе и массе. До сих пор я считал эти приёмы бестолковыми, но в нынешних обстоятельствах…

Я дёргаюсь и задираю чужую руку вверх. Сразу после я резко кручусь вокруг своей оси, из-за чего чужая конечность загибается под давлением. Дальше я рывком вжимаю руку чувака в его же спину, а самого чувака толкаю в стену. Хер знает, чего от него ждать. Явно не добра.

— Кто, кто, — огрызаюсь у него за спиной. — Хуй в пальто, — и всё бы ничего... но плохое состояние Леры даёт о себе знать. У меня темнеет перед глазами.

Глава 4. Отчаянный воздыхатель

Башка раскалывается, будто грецкий орех. И тошнит, аж желудок в узел сворачивается.

Я прихожу в себя, лёжа в комнате с белым потолком. А на нём трещина от одного угла к центру тянется. Это слегка раздражает, но не настолько, чтобы что-то с этим сделать.

Чужие голоса медленно просачиваются в мою сознанку. Как будто ложкой в ухе ковыряют. Противно пиздец. Хуже, чем глазеть на эту трещину.

Я медленно перевожу взгляд и сначала замечаю тётку в медсестринском халате по соседству, а уже после того самого очкарика. Наша разборка на паузе. Ничего страшного, думаю, позже ему наваляю.

— Слышишь меня? — спрашивает женщина.

— Слышу, — отвечаю я, пробуя приподняться.

— Чего такая молодая и в обмороки падаешь? — Она помогает мне принять вертикальное положение и сразу протягивает пластиковый стакан с шипящей жижей. — Пей давай аскорбинку.

— Нахуя? — потирая рожу, спрашиваю я.

Лицо медсестры неодобрительно вытягивается. Она хватает меня за ухо, как нашкодившего щенка, и слегка подёргивает то.

— Не матерись, а пей, — строго приказывает она и обращается уже к пацану, что сидит на соседней койке: — Жить будет. Сейчас я свяжусь с её родителями, может, заберут.

— Не стоит, Ольга Васильевна, — отвечает ей этот очкастый хмырь. — Я сопровожу её до дома.

— У тебя уже закончились пары, Пашенька?

— Я предупрежу преподавателя, — он даже улыбается, на что женщина радостно рукоплещет.

— Какой же ты джентльмен. Гордость родителей! — Напоследок она стреляет в меня глазами, после чего торопливо уходит.

Я остаюсь с неким Пашком наедине. Только шипение аскорбинки в стакане нарушает повисшую тишину.

Не то чтобы я чувствителен к испытаниям молчанием, но долго сидеть так и пялиться друг на друга мне надоедает очень быстро. Да и вид этого самодовольного индюка нехило подбешивает. Он ведётся себя как хозяин положения: ноги раскинуты, руки скрещены на груди, не моргает вообще. Хотя, конечно, чуть погодя он меняет позу и снимает с себя очки. Проводит рукой по голове, зачесав волосы, и откидывается назад, опёршись на руки. Что-то в нём меняется. Он больше не распыляет фальшивое добродушие, понимает… или догадывается, что на меня это не действует.

Его глаза целятся в меня, точно пули.

Этот тип опасен, нашёптывает подсознание. Но я Валерка Рыков, и я не боюсь каких-то додиков из Москвы.

— Я спрошу ещё раз, — он первый заводит разговор. — Кто ты?

Может быть, я бы тоже снял очки, чтобы выглядеть повнушительнее. Но у меня без вариантов. Поэтому я просто сбрасываю ноги с кровати и облокачиваюсь на свои колени, скрестив руки. Челюсть от напряжения ходит ходуном. Я не моргаю, пока прижигаю его взглядом.

— Знаешь, чё делают с любопытными людьми там, откуда я родом? — кивнув башкой, интересуюсь я. Но Павлик молчит, и я продолжаю: — Учат помалкивать.

— Это как? — Павлик неожиданно повторяет за мной и садится точно так же.

— Хочешь узнать? — Я чувствую, как злость подступает к моему горлу. Ещё чуть-чуть, и я реально сорвусь.

— У тебя, — шепчет Павлик, — кишка тонка. — И мне срывает крышу.

Я взглядом замечаю стоящую на тумбе рядом вазу. Схватив её, я дёргаюсь вперёд с занесённой рукой. Целюсь ублюдку в голову. Всё происходит буквально за считанные секунды. Я, ваза, голова Павлика. Повторим ещё раз — ваза, голова Павлика и я. Маршрут построен, но есть проблемы с геолокацией.

Павлик перебрасывает меня через себя, как пушинку, из-за чего я оказываюсь прижат к мягкой поверхности койки. Острый локоть ублюдка врезается мне