— Ну, ну! — уговаривает ее хозяин. — Спокойно, девочка!

И внезапно — вот она, в их участившемся дыхании, в сведенных судорогой желудках: тревога. Они узнают ее, но ничего не говорят. Делают вид, что не замечают ее, надеясь этим ее обмануть.

— Ты обещал Нанне двух зайцев? — спрашивает Иван.

— Да, — без выражения отвечает Арпиус.

А вот и оно является в свой черед: безмолвие. Безмолвие медведя. Это несколько секунд, на которые время зависает. Это какое-то дуновение за пределами слуха, исходящее то ли у них изнутри, то ли из каких-то неведомых далей.

— Проклятье! — ругается Иван, у которого сердце начинает вдруг колотиться как бешеное. — И чего нас понесло в эту яму?

Он ругается, чтоб сотрясти эту невыносимую пустоту вокруг, но голос в ней глохнет. Он кричит, как утопающий барахтается. Он понукает коня.

Арпиус молчит. Он озирается кругом, гадая, откуда появится зверь. С юга, откуда они едут? Или с севера, со стороны горы?

— Повернем обратно, хозяин. Давайте за мной.

Они движутся теперь по собственному следу, понукая лошадей, которым трудно на подъеме. Если удастся быстро выбраться из этой котловины, они смогут пуститься в галоп и оторваться от зверя. Они почти уже выбрались, остается не больше сотни метров, когда появляются всадники. Их силуэты четко вырисовываются на фоне серого неба. Потому что погода переменилась за какие-то секунды. Солнце исчезло в тумане. В воздухе кишат крохотные ледяные иголочки, заставляя жмуриться. Мороз обжигает лицо.

Их десять человек, все в просторных рыжих мундирах; они даже лица закрыть не потрудились. Они сидят в седлах прямо и непринужденно, подражая вызывающей манере своего вождя. Недвижимые, подобрав поводья, они разглядывают свою добычу.

— Герольфова шайка… — шепчет Арпиус.

Иван не отвечает. Он понял, что здесь решается его судьба, и, скорей всего, тут и конец его молодой жизни. Уже конец. И сразу ему видится Унн. У него в голове не укладывается, как она будет ждать его, а он не вернется — не вернется никогда. Арпиус, должно быть, думает сейчас то же самое о своей Нанне.

— Арпиус, я освобождаю тебя от твоих обязанностей. Им нужен я, а не ты. Уходи!

Толстяк не двигается с места.

— Уходи, слышишь! Я приказываю!

— Я не собираюсь повиноваться, мой принц. И на то есть две причины. Какую желаете узнать — достойную или недостойную?

Момент неподходящий для рассуждений, но он неисправим. Не может себе в этом отказать.

— Уноси ноги! — снова кричит ему Иван, не желая ничего слушать.

Арпиус гнет свое:

— Недостойная причина та, что мне все равно не дадут уйти. Чтоб я их выдал? Не такие они дураки. А достойная… достойную оставлю при себе. Ну, скажем, люблю я вас…

Их взгляды встречаются, и Иван понимает, что настаивать бесполезно. Арпиус его не покинет.

Один из всадников расстегивает мундир и запускает под него руку. Они ожидают увидеть ружье, но он достает нечто другое: полуметровую дубину с закрепленными на конце когтями. Иван, содрогнувшись, понимает: никакого медведя нет, но они погибнут от медвежьих когтей. По крайней мере, так подумают, когда найдут их истерзанные трупы. В этой извращенности — весь Герольф. Иван так и видит его, так и слышит, как тот, прикрыв глаза рукой, чтобы скрыть отсутствие слез, восклицает: «Как, моего кузена задрал медведь? Какой ужас! Какая утрата!» Вот второй всадник достает из-под мундира такую же дубину. Третий. Четвертый… У остальных ружья, которыми они не воспользуются — разве что в самом крайнем случае: трудненько заставить людей поверить, что медведи располагают огнестрельным оружием. Во всяком случае, лук и стрелы тут не защита.

— Йа! Йа! — выкрикивает Иван. Он поворачивает коня и гонит его вниз по склону, на север.

Арпиус следует за ним метрах в десяти.

— Йа! Йа! Давай, девочка!

Погоня не затягивается. Еще пятеро всадников появляются, откуда ни возьмись, и преграждают им путь. Ловушка захлопнулась.

— В сторону, хозяин! — кричит Арпиус и сворачивает влево, понукая свою кобылку.

Иван следует за ним. Не одолев и двадцати метров, лошади проваливаются в глубокий снег. Увязшая кобылка испуганно ржет. Высокий вороной Ивана яростно вскидывается, делает три отчаянных прыжка, вздымая тучи снега, и, не находя больше твердой опоры, останавливается.

Пять человек на снегоступах, вооруженные когтистыми дубинами, подходят все ближе. Остальные остались в седлах с ружьями наизготовку. Ивану вспоминается охота, в которой он однажды участвовал на Большой Земле. Затравленный олень, изнемогающий, загнанный в глубокий овраг, стоял один против охотников и собак. Иван на всю жизнь запомнил потерянный, непонимающий взгляд зверя. «Вот теперь мой черед, — думает он, — олень теперь я».

Арпиус, не слезая с седла, хватается за лук.

— Надо заставить их стрелять, хозяин! Лучше пуля, чем когти! Слышите?

Он прав, как всегда. Но не успевает он наложить стрелу, как они уже тут. Первый удар обрушивается на круп кобылы. Она вскидывается и сбрасывает седока.

— Звери! — кричит он, утопая в снегу, и выхватывает из-за пояса нож. Они бьют, рвут его. Кровь стекает у него по виску.

— Нанна… — плачет он, закрывая лицо. — На помощь!

Иван не может этого вынести. Он соскакивает с коня и кидается на них с ножом.

— Арпиус, — кричит он, — держись!

Это его последние слова.

Все происходит в удивительном безмолвии. Сыплются удары, раздирая одежду и кожу, снег окрашивается кровью. Слышно только тяжелое дыхание убийц, методически наносящих удары, да глухие стоны двоих, которые умирают.

Всадники наблюдают издали, сохраняя хладнокровие. Они ждут, пока все будет кончено. Когда все кончено, убийцы снимают снегоступы и садятся в седла, проверив перед тем, не осталось ли какой-нибудь улики. Потом неспешно, шагом удаляются, не говоря ни слова. Выбравшись из котловины, они переходят на рысь, потом пускают коней галопом по широкой равнине. И туман поглощает их.

Кобылке Арпиуса и вороному Ивана ценой героических усилий удается выкарабкаться из снежной ловушки. Они поднимаются по склону и долго стоят, растерянные, и ждут команд, которых им не суждено дождаться. В конце концов они трусят прочь бок о бок, а верхом на них препираются два призрака:

— Какой же вы молодец, мой принц, что оставили карабины дома. Они бы нам только мешали.

— Издеваешься?

— Нисколько. Вы же видели, как они испугались наших луков со стрелами.