Как повелось в роду, девочки были очень похожи и друг на друга, и на мать, отличались только цветом глаз: у Капы глаза были янтарные, у Маши чайного цвета, у Ани дымчато-голубые. А волосы у всех были одинаковые: волнистое красно-золотое руно.

Анечка вышла замуж по станичным меркам поздно, в двадцать четыре года – за ветерана-инвалида, безногого Серегу. Тот сильно пил и рано умер, только и успел наградить супругу дочкой. Рыжеволосая голубоглазая Ниночка родилась в пятидесятом году и осталась единственным ребенком Анны. Та сурово вдовела, дожидалась внуков, но не дождалась: в семьдесят первом Нина вышла за Савелия Голохатко, парня из той же станицы Приозерной, уже ставшей пригородным поселком. Но детей у них не было.

В отличие от сестры, всю жизнь прожившей рядом с матерью, младшая дочь Капитолины Митрофановны, Маша, уехала в чужие края. С мужем-военным она побывала и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Монголии. Кто где, родились дети: в пятьдесят шестом – Миша, в шестьдесят втором – Саша, в семьдесят шестом – Настя. Однако мужчинам в этой семье явно не везло, ни Миша, ни Саша даже жениться не успели: один утонул в четырнадцать лет, другой в семнадцать разбился на мотоцикле. Род Спиногрызовых продолжала одна Настя, да вот теперь будет маленькая Катенька…

Я старательно стенографировала за рассказчицей, чувствуя, что тону в море цифр и фактов.

– Хватит, Настя, достаточно! – наконец не выдержала я. – Слишком много информации! Пожалуй, для короткого сюжета мне не понадобится полный перечень потомков Капитолины Митрофановны и подробный рассказ об их судьбах… Скажите, а фотографии кого-то из тех, о ком вы рассказываете, у вас есть?

– Есть, конечно, – немного обиженно ответила Настя. – Мамины, разумеется, есть, мои собственные… Есть пара детских снимков с братьями, родными и двоюродными…

– Отлично, – я обрадованно отложила в сторону блокнот. – Можно мне на них взглянуть?

Перебирая разной величины картонные прямоугольники фотоснимков, я искала на них представителей старшего поколения. В первую очередь меня интересовала, разумеется, бабушка Капа.

– Нет, бабушкин снимок был только один – тот, что я дала Геночке, – вздохнула Настя. – Очень жалко, похоже, ни у кого из родственников не осталось фотографий бабули в молодости. Дядя Савва, муж тети Нины, тоже недавно интересовался, нет ли у меня бабулиного портрета былых времен. Нету! А если у меня нет, то у других и спрашивать не стоит, родичи мои к семейной истории все, как один, равнодушны.

Я быстренько подсчитала в уме: снимок, о котором шла речь, был сделан в семьдесят седьмом году, это же сколько лет было тогда Капитолине Митрофановне?

– По-вашему, семьдесят три года– это молодость? – закончив подсчеты, удивилась я.

– Так ведь я считаю относительно столетия, – пожала плечами Настя.

Помявшись, потому что мне не хотелось чернить память усопшего Конопкина, я все-таки спросила хозяйку, зачем она отдала Генке раритетную фотографию. Разве не знала, какой Конопкин ненадежный тип? Что Генке в руки попало, то, почитай, пропало! Во всяком случае, в отношении денег всегда было именно так и никак иначе!

– Так я и не собиралась давать, – призналась Настя. – Не только Геночке, вообще никому не хотела этот снимок раньше времени показывать. Я надумала его бабушке подарить, но не успела в рамочку вставить. Купить купила, хорошенькую такую рамочку, из красного дерева с маленькими золотыми ангелочками, но, когда я ее покупала, не посмотрела, что мне подсунули брак: стекло с трещиной!

Оказалось, что приобрела Настя «хорошенькую рамочку с ангелочками» уже по пути в Приозерный, направляясь на бабулин юбилей. Покупала наспех, держа на руках другого ангелочка – свою дочурку. Девочка капризничала, у нее зубик резался, и Настя улучила момент, чтобы развернуть покупку, уже только в станице, в разгар праздника. Тут-то и выяснилось, что рамочка с разбитым стеклом для подарка не годится, а вручать фотографию просто так Настя не захотела. Решила, что сначала купит другую рамку.

Проныра Генка углядел, как его соседка достала из сумочки конверт фотоателье и немедленно сунул туда свой нос. Бесцеремонно сцапал фотографию «только на одну минуточку», да и смылся с ней! Гоняться за бессовестным Конопкиным Насте было некогда, капризничающая малышка дочка такой праздник устроила, что мать толком и юбилея не запомнила. Честно говоря, по сторонам Настя почти не смотрела, речи слушала вполуха и ничего не замечала, кроме своей рыдающей малышки. Даже на бабушку-юбиляршу толком не взглянула и, хоть убей ее, сейчас не вспомнит, как баба Капа в свой большой праздник себя вела и во что была одета, а это, согласитесь, нетипично для женщины – забыть, как выглядела героиня торжества!

Тут из колыбельки донесся писклявый плач, молодая мать мгновенно слетела с дивана и поспешно вытащила из кроватки хнычущего младенца.

– Привет! – улыбнувшись, я приветливо помахала рукой толстощекому существу в мокрых панталонах.

Младенец разинул рот, продемонстировав четыре белоснежных зубика с кружевными кромками, и распахнул глаза – болотно-зеленые, почти коричневые. На вспотевшей головенке смешно топорщились редкие волосики, похожие на тонкие медные проволочки.

– Ну, не буду вас отвлекать! – понимая, что теперь хозяйке не до меня, я поспешила откланяться. – Спасибо, что уделили мне время и рассказали так много интересного!

Настя кивнула и с малышкой на руках проводила меня до двери. Я еще раз поблагодарила ее, попрощалась, послала воздушный поцелуй рыжей крошке и спустилась к оставленной у подъезда машине.

– Доброе утро, страна! – зевнув, миролюбиво сказал мне разбуженный водитель Саша.

– Кому утро, а кому уже и вечер, – не согласилась я, мысленно прикидывая, стоит ли вообще в половине пятого возвращаться в офис? По всему выходило, что не стоит. – Отвезешь меня домой, ладно? Или нет, сначала заскочим в кондитерскую на Наждачной, я там куплю фирменный торт-мороженое, а уже потом домой.

И я снова посмотрела на часы: к восьми меня, Коляна и Масяньку ждала на званый ужин Ирка. Я заранее созвонилась с мужем и условилась, что он привезет сынишку сам.

Купив вкусный торт, а к нему бутылку сладкого вина, я поспешила втиснуться в плотно набитый трамвай и потрусила в нем на конец города, в Иркины края.

На окраине Пионерского микрорайона трамвайные рельсы делают вытянутую петлю, так что, садясь в вагон на условно конечной остановке, пассажиры, следующие в центр, сначала движутся в обратном направлении. Трамвай идет по параболической кривой, разворачивается и делает следующую остановку точно напротив предыдущей. Я, когда еду к Ирке, обычно выхожу именно там, потому что тогда мне не нужно пересекать рельсы и пролегающую между ними оживленную трассу. Правда, перегон получается довольно длинный, он занимает минут десять, не меньше. За это время трамвайный кондуктор успевает, высадившись из вагона на конечной, перебежать пути и посетить туалетную кабинку на рынке. Естественно, что плату за проезд «на петле» никто с пассажиров не взимает. За те пятнадцать минут, которые я провела в вагоне, кондуктор ко мне не подошел ни разу – или же это я, задумавшись, не обращала на него внимания. Я уже начала было радоваться тому, что сэкономила деньги на билете: мелочь, а как приятно! Поэтому была немного удивлена, когда услышала над ухом вежливый мужской голос: