Грек дождался, пока все утолят жажду и скомандовал подъем.

   Наблюдая за тем, как Очкарик сам вычислил комариную плешь, Грек вернулся к прерванным рассуждениям.

   Чтобы не быть голословным, достаточно вспомнить Параноика. Иные сталкеры за артефактами в Зону ходят. С этими все ясно. Иные к ученым на Янтарь нанимаются – говорят, деньги немалые получают. Работать, конечно, приходится, будь здоров. Дохнут они на Янтаре, как мухи. Поговаривали, что не только ученые там над разными перерожденцами опыты ставят, но и Зона тоже со своей стороны… экспериментирует. Над людьми.

   А есть отдельные сталкеры, уникумы, как Параноик. Тоже, кстати сказать, немало таких в Зоне. Раненых и убогих с Зоны выводят. Вернее, раненых выносят на себе, а убогие – сталкеры, лишившиеся рассудка – сами идут.

   Для Грека так и осталось загадкой, как Параноик умудрялся с такой точностью убогих, но живых сталкеров, от зомби отличать. На взгляд Грека, издалека не различимых абсолютно. А если зомби свежий, то и вблизи не всегда с точностью можно сказать кто – где. И самое главное – ни те, ни другие его так и не пристрелили до сих пор. Может, своего чуяли?

   Того же Параноика, за все его заслуги, Зона по-больному ударила. Самого не тронула, а у сына в пятнадцать лет, ни с того ни с сего, вдруг гемофилия открылась – кровь свертываться перестала. Врачи только плечами пожимали: случай неописанный ранее в медицинской практике. С таким диагнозом обычно рождаются, а тут… Куда только не возил сына Параноик, где только не был. Препаратами накачивали, а парню всю хуже. Слух по Зоне прошел, что "баклажан" поможет. Параноик всю Зону обшарил. В таких местах был, куда и зомби не сунется.

   Если бы Греку в то время повезло, и нашел бы злосчастный "баклажан" – уступил бы Параноику. Даже скидку бы солидную сделал – что у него у самого детей нет? Тут рад будешь последнее отдать, чего на человеческом горе наживаться? Хотя стоит артефакт денег немалых.

   Кому в итоге Зона "баклажан" подкинула? Этому ублюдку Красавчику. Единственная помощь, на которую от него можно рассчитывать: пулю в голову получишь, чтоб долго не мучился. И топчет Зону. Топчет – хоть бы хны. И ведь везет, подлецу.

   Кстати о подлецах. Что касается одного из новичков – Краба, то такого… чудака еще поискать. Поганец конченый. Этого за спину ставить страшно. Глазки все время бегают. Эх, чует сердце, задумал, подлец, свинью подложить на выходе с Зоны. Худо-бедно, а два приличных артефакта на пути попались. "Бронтозавр" – вещь. На две тысячи баксов на черном рынке тянет. Внутри неизвестно что. Если верить ученым, то вообще ничего. А снаружи пластинами чешуйчатыми покрыто, мелкими как бисер. Тронешь штуковину, а она каждый раз новую форму принимает. Что там квадраты, треугольники – это для разгона. Тоже, говорят, исследования проводились учеными – и ни разу, гадина, не повторилась. Повезло взять стоящую вещь. Остальное добытое пристального внимания не заслуживает, но все вместе взятое тоже на  тысячу потянет. Это сколько если сложить? Три тысячи без малого. Когда по нынешним временам хлопнуть могут и за сотню баксов.

   Оглядывается все на ходу, мерзавец. Нет, подозрительные глазки у Краба. И руки дрожат.

   Ничего. Думать пока рано. Путь долгий, что там у Зоны на уме, никто не знает.

   Другое дело Очкарик. Чутье такое, что сам вечный сталкер – Семецкий – позавидовал бы. Непростой пацан. Есть у него внутри… как бы точнее выразиться… пружина сжатая, что ли. Сидит, сидит, а как встрепенется – рука на предохранителе. И левша. Полезно в некоторых моментах. Видно, что боксом всерьез, не для проформы занимался. Вот и думай, случись что, ударит оттуда, откуда не ждешь. Молодой еще, конечно. Так это дело поправимое.

   Молодой, молодой, а на уме что-то имеет. На самом деле, Греку это без разницы. Носи свое с собой – никто слова поперек не скажет. Главное – за собственную спину можно не волноваться.

   Дорога катилась в низину. Впереди маячило подножье холма, покрытого редкими деревьями. Заберутся без происшествий, а там спуск к лесопилке, и передохнуть можно. Сколько лет прошло, а стоит себе заброшенная лесопилка, и никому дела до нее нет.

   Пора подумать о чем-нибудь приятном. Три тысячи это хорошо. Нельзя же всерьез полагать, что на триста баксов с носа экскурсионных жить можно. Теперь надо умудриться с Зоны вынести артефакты в целости и сохранности, чтобы такой умник как Краб на них не покусился, да не отнял бы вместе с жизнью.

   В Зоне многих ловушек можно избежать, за всю ходку ни с кем серьезным кроме собак не столкнуться. Но есть аномалии, вычислить которые нельзя. Это не только мясорубка, но и мельница, слепое пятно и шутка Зоны – перевертыш.

   Да мало ли их! Для одной из таких аномалий и пригодится Краб со своими непростыми задумками.

   Чахлый лес прошли без происшествий. Или почти без происшествий. Если не считать того, что Краб чуть не вляпался в паутинку – довесок Зоны. Почему довесок? Так в советские времена называли "на-те, боже, что нам не гоже". Иными словами какую-нибудь ерунду вроде пачки вермишели, которая давалась в придачу к дефицитному товару – банке сгущенки, например. Или зеленого горошка. Так и паутинка – снимешь и не заметишь, дальше пойдешь. Ты из Зоны вышел, радуешься, что живым остался. А на следующий день – хлоп. Кровеносные сосуды сеткой выступают и лопаются. Все. До единого. Зрелище, скажу вам…

   Греку доводилось раз видеть такое, да еще в баре, после пары стаканов водки, когда Зона в прошлом остается. И сталкер был опытный, не молодняк какой-нибудь. Сидели, пили, разговор за жизнь пошел. Тут Вратарь, так его звали, чихнул и капилляры у него в глазах полопались. Как слезы капли крови по щекам покатились. Грек тогда, с пьяных глаз, еще не понял, о чем речь.

– Вот чихнул, так чихнул! – пошутил.

   Вратарь рукавом утерся.

– Наливай, – говорит.

   Тоже мысли плохой не было. Где Зона, а где они!

   А через пару минут Вратарю и утираться нечем стало: рукав насквозь кровью пропитался. Вены на висках вздулись синими червями, язык во рту лопнул – кровь ручьем полилась. Он руки поднял, на ладони смотрит, а там кровеносные сосуды сквозь кожу проступают. Встал он, даже орать со страху не может