Трое сидевших за большим столом, покрытым плотной красной материей, переглянулись. Лица их показались Мотовилову такими же усталыми и измождёнными, как и лица его солдат на Варшавском шоссе во время марша сюда, к Наро-Фоминску. Один из них, видимо, председательствующий, согласно кивнул и тут же потянулся к чёрному телефонному аппарату. Секретарь налёг на перо с такой старательностью, что по бумаге чёрной пылью разлетелись мелкие чернильные брызги. «Вот трудяга», – подумал о нём Мотовилов, подумал с благодарностью, потому что понял: просьба старшего лейтенанта Мотовилова уважена и на фронт он попадёт в самое ближайшее время и со своими людьми. В те минуты о большем он и не мечтал. Ему снова повезло. Автомата всё же было жалко. Но потом подумал: «Не подари его генералу, и получил бы ты, бывший полковник Мотовилов, не решение с тремя кубарями в придачу, а приговор о высшей мере».

Дождь, мелкий, как туман, полыхал над жнивьём, над окопами ополченцев сизыми холодными волнами, срывал с редких берёз, росших по обрыву берега, последнюю листву. Заставлял людей жаться к земле и меньше смотреть за реку, где вот уже несколько часов стояла необычная тишина. Казалось, даже дождь и порывы ветра не рождали там никаких звуков, и тоже таили ожидание.

Мотовилов не выпускал из рук бинокля. Смотрел и смотрел за реку, в поле, на кромку леса вдали и вытекающий им навстречу узкий ручей раскисшего просёлка.

– Гляньте-ка, товарищ старший лейтенант, – окликнул его часовой, – человек какой-то идёт. Вон, со стороны дворов.

Человек шёл по жнивью, держа прямо на позиции роты.

– Кто-то, видать, из местных.

Мотовилов вскинул бинокль. Точно, кто-то из деревенских.

– Разведчики, в гриву-душу их… Только по хлевам да чуланам и шоркали…

Человек, как видно, был не простой прохожий. Не доходя шагов тридцати до крайнего окопа, он изменил направление движение и, словно угадывая, кто тут командир и где его искать, повернул к НП Мотовилова.

– Ну, здорово, ротный. – И незнакомец, шумно потягивая толстую самокрутку, присел на корточки возле их окопа, прищурился от секущего по щекам дождя.

– Здорово-то здорово. Только кто ты такой и откуда знаешь, что я ротный и что нас тут рота?

– Не батальон же. На батальон вы не тянете. Для взвода – многовато. Да и ты, старшой, не в майорах ходишь. И даже не в капитанах. – И незнакомец кивнул самокруткой, зажатой словно в тисках, в прокуренных пальцах, на петлицы Мотовилова.

Мотовилову будто со стрехи за шиворот потекло от этих слов незнакомца. Часовой, понимая ситуацию по-своему, перехватил винтовку на руку и качнул штыком.

– Отставить, – махнул ему Мотовилов. – А ты, уважаемый, не знаю, как тебя звать-величать, раз такой сообразительный, доложи-ка по форме: кто такой, откуда и по какой надобности к нам пожаловал? Не в колхоз пришёл…

Незнакомец некоторое время, словно отмеряя в последний раз, смотрел на Мотовилова, потом вытащил из-за пазухи вчетверо сложенный листок и протянул его ротному:

– Что тут долго говорить. В бумаге всё прописано, кто я такой. А почему здесь, скажу.

На вид незнакомцу было лет тридцать. Коренастый, в добротной крестьянской одежде. Спокойное лицо, умный взгляд, уверенный и тоже спокойный, как будто этот человек, пришедший к ним неизвестно зачем и почему, заведомо был уверен в том, что именно в нём нуждались здесь все эти люди, ковырявшие сейчас холодную землю по обрезу поля, и больше всех он, вот этот коренастый, мужиковатого вида пожилой старший лейтенант, которому, по годам и по осанке, впору бы быть полковником, на худой конец, подполковником. А тут вот, оказывается, всего лишь ротный старший лейтенант. Старший же лейтенант тем временем внимательно осматривал чужака, тоже вдруг поняв нём больше, чем случайного человека, из любопытства забредшего к ним на позиции. Лицо ухоженное, сытое. Аккуратно постриженная русая бородка с редкими курчавыми сединками, которые скорее всего указывали не на годы, а на что-то другое, чего с годами порой и не нажить.

Мотовилов развернул изрядно потёртую бумажку, поморщился. Подошёл младший политрук Бурман:

– Что тут такое? Кто это? Что за бумага? Документ? Его? Интересно.

– Вот, читайте, это больше по вашей части. – И Мотовилов сунул Бурману бумагу.

– При утрате не возобновляется, – прочитал Бурман.

– Да вы не бланк читайте, а самую суть! – почему-то разозлился Мотовилов.

– Я и читаю. Справка. Дана гражданину Колядёнкову Филиппу Артемьевичу, рождения одна тысяча девятьсот девятого года. Уроженец Смоленской губернии Мосальского уезда, деревни Подолешье. Ранее не судим. Осужденному народным судом Мосальского района Смоленской области третьего марта одна тысяча девятьсот тридцать шестого года по статье… А зачем, собственно говоря, мы сейчас это читаем? – И Бурман выразительно посмотрел на ротного поверх оптических кругляшек своих очков.

– Читайте, читайте, Овсей Исаич, тут у нас мало литературы. Читайте. Всё развлечение.

– …По статье шестьдесят первая Уголовного кодекса РСФСР. Он что, выходит, беглый уголовник?…с поражением прав на два года, что о по отбытии срока наказания с явкой в Мосальский райвоенкомат… Из Каргопольского лагеря НКВД освобождён пятого сентября одна тысяча девятьсот сорок первого года и избрал место жительства деревню Подолешье Мосальского района Смоленской области. Выдано на проезд до станции Сухиничи-Главные… Начальник Управления Каргоплага НКВД СССР. Далее подпись. Подпись, прошу заметить, неразборчива. Так справка уже просрочена! Данный документ, по моему мнению, не может служить документом, удостоверяющим личность этого гражданина. – И Бурман, сдёрнув с мясистого носа очки, метнул на освобождённого взгляд человека, облечённого властью, вполне достаточной для того, чтобы в один час решить судьбу его.

Но у ротного на вчерашнего зека, как понял Бурман, были другие виды.

– Так, Колядёнков, Филипп Артемич, освобождёны вы, выходит, пятого числа сентября. Так?

– Точно так, товарищ старший лейтенант.

– И что, целый месяц в дороге?

– Вот именно! – вмешался Бурман. – Уж очень, смею заметить, подозрительно и как-то, знаете ли, невероятно. А может, уже у немцев успел побывать? И заброшен сюда, в наш тыл, со спецзаданием?

– На поезд сейчас не сесть. Так что добирался оказией. Где как. – Колядёнков говорил спокойно, так говорят уверенные в своей правде и в том, что в неё поверят. – А сюда… – Он оглянулся на деревню. – Сюда забрёл случайно. Землячку встретил на станции. Заговорила она по-нашему, я сразу и подошёл к ней. А потом выяснилось: Настя Свириденкова, из соседней деревни. Свириденкова – это её девичья фамилия. Сюда, в Малеево, замуж вышла. Сейчас Фролова. Муж погиб на фронте. Летом ещё.

– Когда вы сюда забрели? – продолжал допрос Бурман.

– Неделю назад. Думал, переночую и дальше пойду. Выйду на «Варшавку», а уж там как-нибудь… А тут загремело…