«Интересно, Псоглавец тоже оказался бы осязаемым миражем, возьми я его за руку, как Марию», — подумал я и тут же испугался, что он возьмет, да и явится сейчас во всей своей синей красе.

Может и прав был Олег Владимирович, может это и не галлюциноз, а магия? Но если это так, то я должен уяснить, как именно эти чудные миражи возникают в плоскости моего бытия.

Я заварил кофе, наскреб в хлебнице сухарей и уселся на широком подоконнике со своим завтраком и неуемным желанием разобраться во всем этом бардаке, во что бы то ни стало. Прикрыл глаза, пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Но стоило мне погрузиться в зимнюю петербургскую симфонию ультрамариновой ночи, как меня выдернул из этого рая телефонный звонок.

— Эй, Ви, ты как? — проурчала трубка похмельным голосом Сени.

— Нормально, а ты? — спросил я, вспоминая, что вчера вечером чудом избежал унизительного обыска в клубе.

— Ты это… прости, что мы улизнули, не попрощавшись, просто эта дамочка… Ну да ладно. В общем, я только сейчас услышал, что сразу после моего ухода, в клуб маски-шоу нагрянули. Говорят, там случился апокалипсис, когда прямо перед носом у дюжины омоновцев кто-то просто растворился в воздухе.

— Не, ниче не знаю. Я ушел сразу после тебя.

— Ну и отлично, — прошелестел явно не здоровый Сеня. — Слушай, так неудобно с Мариной получилось, не знаешь, она еще долго меня ждала?

— А кто такая Марина?

— Да девчонка та, с которой я вначале мутил. У нее знаешь, лихая подруженция оказалась, просто нечто! Я ее в туалет, значит, завел, стою, жду у дверей. Вдруг она оттуда вылетает как ошпаренная и с криками «шухер» затаскивает меня внутрь. Я вначале было подумал, что это у нее тактика такая. Но барышня меня удивила — подмигнула азартно так и как сиганет в окно. Я за ней, хорошо этаж второй, так бы ноги переломал. «Дура ты что ли?», — спрашиваю, а она и говорит, что, мол, драпать отсюда надо и по-быстрому. Так в одном платьице и ускакала в ночь по морозу. Ну и я за ней.

— И долго вы так скакали?

— Не, до соседнего двора. У нее муж в командировке. В общем, я только проснулся. Я думал, это она так мужиков цепляет, а оттуда и правда надо было драпать. Если бы я за ней не побежал, то, наверное, до сих пор в кутузке сидел. Куртку жалко, новая почти, ну да ладно, не дороже денег.

— Сень, я рад, что с тобой все в порядке, оклемаешься — звони.

— Ага, ну давай, — промямлил Сеня и отрубился.

«Интересно, — подумал я, — а Олег Владимирович всегда в клубы через окна женского туалета заходит?»

Престранная выходила история, как ни поверни. Внезапное появление моего престарелого друга в этом вертепе, чудеса нашего исчезновения, которые подтвердились Сениным рассказом, да и мадам Бовари эта шальная опять же. Откуда Олег Владимирович мог знать, что эта девица замужем? И как смог предвидеть, что Сеня окажется в ее койке в тот вечер?

— Да, не история, а прямо-таки сон в зимнюю ночь, — прошептал я, стоящему на мольберте Псоглавцу. — Как думаешь, может это все быть взаправду? — спросил я все у того же пса, но он ничего не ответил, продолжая пялиться на меня своими подобострастными собачьими глазищами.

Я просидел на подоконнике до обеда, вызывая в памяти воспоминания прошедшей ночи. Не сумев найти в ней ни одного изъяна и по-прежнему оставаясь в нетвердой уверенности, что мне все это привиделось, решил, что лучший способ отвлечься — трудотерапия.

Натянул новый ватман на планшет, просидел у чистого листа с полчаса. Достал блокнот с эскизами по керамике, но ни одна из зарисовок не пожелала сегодня воплощаться. Тогда я просто сел за гончарный круг и наделал десять дурацких, кособоких сфер.

День выдался бесплодным и пустым. Я подивился, как одно случайное событие может пошатнуть и накренить твой уверенно катящийся в выбранном направлении шарабан [10] желаний. Еще вчера я был полон творческих идей, они фонтанировали с непрерывной, порой даже утомительной бесконечностью. И вот в плоскости моего существования возникла маленькая светоносная искра. Вспыхнула на миг, ослепив меня фиолетовым пламенем, и исчезла, а вместе с нею исчез и мой четко обрисованный живописный курс.

Разобидевшись на неопределенность и непостоянство бытия, я смял понаделанные сферы в кучу и побрел мыть руки. Из зеркала, что висело над мойкой, на меня смотрел малознакомый мужик: лохматый, первобытно обросший и с печально-осунувшимся лицом.

Волосы я решил не стричь. А что, так даже удобней, можно убрать в подобие рогульки на макушке и не париться по поводу парикмахерских. Никогда! Но вот борода мне не шла, слишком светлая, местами плешивая, она выглядела исключительно неопрятно. Ее я решительно сбрил, словно эта процедура могла вернуть равновесие в мою жизнь. Частота душевных колебаний не уменьшилась, но, по крайней мере, в зеркальном отражении появился вполне узнаваемый, в меру меланхоличный, не сильно потрепанный пока, молодой мужчина. Я потянулся к верхней полке, чтобы убрать бритву, и в этот момент по мастерской разлилась истеричная трель дверного звонка. Я дернулся и выронил станок.

«Почему действительность настигает меня именно в тот момент, когда я к ней абсолютно не готов», — подумал я, опускаясь на карачки, чтобы достать бритву.

Мой инструмент для преображения упал аккурат за корзину с грязным бельем. Я отодвинул ее и увидел нечто такое, что взорвало мое хрупкое, волнительное сердце. В углу, на давненько немытом полу, лежало вещественное доказательство существования Мари — пушистый белый носок в синий горошек сверкал на темном кафельном полу как яркое свидетельство моей вменяемости.

Я схватил скомканный шарик и старательно развернул его. Подошва была потертой, на пятку налип кусочек глины. Это означало, что в нем ходили именно в моей мастерской и именно она, потому что я совершенно отчетливо помню этот носок. Я вчера еще отметил, что они у моей гостьи были разные. Один желтый, а второй белый в горох. Именно этот самый носок, который я теперь сжимал в руке как улику, был вчера на моей Нимфе!

Дверной звонок продолжал надрываться, пока я ползал по полу в уборной, а вскоре послышались и настойчивые удары в дверь. Я пошел открывать.

На пороге стояла мать, олицетворяя собою всю суровость явственности.

— Что за чертовщина, Ви! — заявила она прямо с порога. — Мы с отцом звоним тебе уже вторые сутки и никак не можем дозвониться.

— А вы в дверь звоните? — почему-то спросил я, глуповато озираясь в поисках отца.

— Нет! — гавкнула мать, вваливаясь в мастерскую, — Опять бардак и, наверняка, абсолютно пустой холодильник.

— Могу предложить чай с… — я запнулся, вспомнив, что моя то ли девочка, то ли виденье слопала все печенье. — С таком.

— Я знала! — восклицала мать, картинно возводя пухлые руки к потолку. — У тебя нет денег даже на еду!

— Не в этом дело… — пытался оправдаться я.

— Что у тебя за нелепая прическа, Ви?! — перебила меня мать. — Так ходят малолетки и хипстеры всякие, а ты приличный, уже взрослый мужчина.