человека? Ведь каждый знает, что на рынке кроме людей полно всяких духов, ангелов и других существ. Определить духа не трудно. Они не любят, если ты смотришь на их ноги. Столько таких случаев было, когда взрослый или ребенок посмотрел на ноги духа и получал по голове, после чего умирал. Может, потому он и нашел мой дом, что я посмотрела на его ноги? Что ж, мне здорово повезло, что осталась живой, но лучше не рисковать и не ходить на рынок.

Я ложусь, чтобы немного поспать. Днем я замачиваю муку из гарри и бужу маму, ну сколько можно спать. Она съедает всего три ложки каши и снова засыпает, а я доедаю остатки. Муки осталось на дне мешка вперемешку с песком, и когда я жую, он хрустит у меня на зубах. Я так вспотела от жары, что все платье мокрое. Каменный пол дарит прохладу, но занавески плотно не закрываются: я отодвигаюсь в сторону, чтобы солнце не попадало на меня, и снова засыпаю.

Сны мне снятся такие яркие, хотя я понимаю, что сплю. Мне снится отец, будто он ждет меня возле ворот нашего старого дома. На нем рубашка с короткими рукавами и черные брюки со стрелочками, которые хрустят, если провести по ним пальцем. У меня красивый папа, на шее у него золотая цепь, что сверкает как киликили[40]. Я бегу к нему, и он подхватывает меня на руки и крутит, как маленькую. Когда папа опускает меня на землю, у меня аж щеки болят, так сильно я улыбаюсь. В глазах моих пляшет солнце, а от кружения кожа еще ощущает дуновение ветерка. Я крепко беру папу за левую руку, чувствуя прохладу его обручального кольца. Я даже помню его на вкус, потому что маленькой его всегда облизывала. Вкус обручального кольца – он соленый, металлический.

– Что-то ты припозднилась, – говорит папа, но вовсе не сердито. – Пойдем скорей, а то еда остынет.

Еда? Странно. В предыдущих снах мы просто сидели и разговаривали, никакой еды не было. При упоминании еды у меня аж слюнки текут. Папа смеется и поторапливает меня, чтобы мы поскорей зашли в дом.

Стол накрыт как положено по воскресеньям. Мама вытащила вазу фирмы Pyrex и уложила в нее фрукты и овощи. Я вижу распаренный белый рис в плошках, кроваво-красную кашу и куриные ножки. Все так заставлено едой, что не особо помахаешь ложкой.

– Это индейка, – говорит отец. – На Рождество мы всегда едим индейку, не забыла?

Я вроде молчу, но понимаю: точно, это не куриные ножки, а индейка. Горловина платья жесткая и натирает шею. Это такое розовое платье из шифона с серебристыми штучками, которые называются пайетками. Нижняя юбка из плотной сетчатой ткани, чтобы фалды платья красиво ниспадали от линии пояса, прямо как у королевы. И еще на мне белые гольфы с бантиками на боках, а в серединки бантиков вшиты перламутровые пуговички. Я начинаю кружиться, и мои белые туфли с пряжками весело скрипят, и папа хлопает в ладоши.

– Ах ты, моя маленькая Сакхара, – говорит он. – Моя прекрасная девочка.

Я сейчас похожа на Анну из фильма «Принц и я». Мы с папой вместе смотрели его, когда я была маленькая. Это мое любимое кино. Там у всех такие красивые платья, и они в них кружатся, кружатся…

– Нгва, садись уже, – говорит папа. Он начинает раскладывает еду по тарелкам. – Кушай, пока все горячее. – Он кладет мне на белую тарелку рис, два больших куска индейки, кашу, а потом тянется к огромному салатнику. Определенно, это рождественский салат. С зеленым и репчатым луком, помидорами, кукурузой, огурцами, с сардинами и печеными бобами. С сервировочной тарелки я беру пару ложек жареных бананов, а потом говорю:

– Погоди, а почему к нам не присоединилась мама? И где Мерси?

– У мамы разболелась голова, но она скоро подойдет. Хочешь курицу карри?

Вроде ее не было на столе, но как по мановению волшебной палочки появляется блюдо с курицей карри – такая желтая маслянистая вкуснятина с гарниром из картошки с овощами, все как готовит мама. И это единственное блюдо, которое именно так и готовит моя мама. В желудке урчит – мол, давай, корми меня скорей, но я не обращаю на него внимания.

– Ты не мой папа, – вдруг заявляю я.

– Да что ты такое говоришь, моя милая Сакхара? – Папа смотрит на меня, разговаривает со мной, но руки его вроде как двигаются сами по себе, словно он их не контролирует: одна рука держит тарелку, а другая накладывает в нее еду. – Ты, наверное, хочешь пить, давай я принесу тебе сок Tree Top. Ты сиди, сиди, а то Мерси рассердится, если ты ничего не поешь. – И тут появляется бутылка с концентрированным соком Tree Top, сама переливается в кувшин, потом в него сама добавляется вода, и получается осветленный апельсиновый сок.

– Хватит уже притворяться, – говорю я.

Отец смеется.

– Какая ж ты у меня упрямая, золотце мое. Я очень горжусь тобой. Кстати, ты не устала? Давай папочка поухаживает за тобой.

– Ты не мой папа! – Я даже не повышаю голоса, но вся комната сотрясается, словно и она, и мы вместе с нею находимся в картонной коробке, которую кто-то куда-то несет.

– Не надо кричать, солнышко, ведь у твоей мамы голова болит, хоть ее пожалей.

– Мой папа не скажет «у твоей мамы». Он просто называет ее «мамой», как и я.

Псевдопапа замирает на секунду, вдруг меняется в лице и берет стакан с налитым для меня соком.

– Ведь все это для тебя, а ты отказываешься. Неудивительно, что ты ходишь по рынку и попрошайничаешь, чтобы тебе дали хотя бы десять найр. – Он отпивает немного моего сока, и цвет у него стал какой-то странный – такой нормальные люди не пьют.

И тут я открываю рот и кричу. Платье само собой слетает с меня и рвется на куски. У стола, что ломился от множества блюд, подламываются ножки, и вся еда разлетается по комнате – жареные бананы, салат, минеральная вода, сок. Потолок весь забрызган кашей, словно кровью. Рис вываливается на пол, часть рисинок попадают мне на кожу, в волосы, и мне становится щекотно. Но это оказывается не рис, а личинки. Я опять кричу, пытаясь стряхнуть с себя эту гадость. Некоторые лопаются, измазав мои руки слизью. А псевдопапа все подбрасывает и подбрасывает рис в воздух, и этот рис расползается по комнате.

Я просыпаюсь, уткнувшись носом в бетонный пол. Слюна во рту липкая и тягучая, как суп из окры, который растягивали на много дней, несколько раз подогревая на огне. Я прислушиваюсь к звукам улицы. Из-под двери пробивается тусклая полоска