Пока она говорила, перед твоими глазами проплывали видения: вы вместе едете в Венецию, или в Гардаленд[6], катаетесь на горных лыжах в Кортине[7]. Ты отвез бы ее, куда бы она ни пожелала. С тобой она забыла бы Геную, с тобой она смеялась бы, играла, разговаривала, влюбилась бы в тебя. Стоп, об этом немыслимо даже думать, хотя приходилось признаться, что на данный момент это было твое единственное, высшее желание.

— Мне одиноко, Джонни. — Лицо ее стало таким серьезным, как никогда.

Ты пристально посмотрел на нее, догадываясь, что под привычным беззаботным видом скрывалась беззащитная и испуганная девчонка. Вдруг слезы потекли из ее глаз, и ты окончательно растерялся. Эти слезы заставили тебя забыть и разочарование, и раздражение, которые ты до сих пор испытывал из-за нее. Теперь на свете существовала только она.

— Эй, — тихо сказал ты, не зная толком, куда смотреть. — Прошу тебя, не плачь. Успокойся.

Ты поспешил утешить ее и, сгорая от смущения, взял ее руку в свои, а мгновение спустя обнял. Тогда она немного успокоилась, спрятав лицо на твоей груди. Она прижалась к тебе, и ты понял, что любил ее, не мог не любить. Впервые ты отчетливо понял, что это было за чувство, которое переполняло тебя всякий раз, когда ты видел ее.

— У меня есть только ты, — шепнула она.

Ты ласково погладил ее по спине, улыбнулся и вдохнул аромат ее духов, зовущий, тонкий, нежный. В это мгновение ты понял, что если вдруг когда-нибудь ты решил бы исключить ее из своих мыслей, то не прожил бы и одного вздоха.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал ты, глядя ей в глаза и вытерая две слезинки большими пальцами. — Завтра я повезу тебя на целый день в Мальчезине[8], идет?

— Что это, Мальчезине? — спросила она, все еще всхлипывая.

Ее руки, почти воздушные, едва касались тебя, и в этот момент ты не представлял себе ничего более прекрасного, чем держать ее в своих объятиях и предаваться переполнявшей тебя нежности. Вы были такие похожие и такие разные телом и духом.

— Это такое место, — ответил ты, — называется Мальчезине. На озере Гарда. Там есть замок. А еще там можно выходить на канноэ, или под парусом, или как тебе больше нравится.

— Ты и вправду поехал бы ради меня? — воскликнула она так искренне, что и без слов становилось понятно, как нужна была ей эта поездка.

— Ну конечно, — ответил ты поспешно и смущенно поцеловал ее в голову, по-дружески растрепав ей волосы ладонью.

Она посмотрела тебе в глаза, и ты чуть не захлебнулся в этих изумрудных озерах. Казалось, что взгляд ее длился вечность, а тебе все равно было мало.

— Только мы одни? — спросила она, вдруг просветлев.

— Да, мы одни. Или, если хочешь, захватим еще кого-нибудь. Я могу позвать ребят, вот и познакомитесь.

— Нет, — сказала она тихо. — Я хочу быть с тобой.

Она снова приблизилась к тебе и снова прижалась лицом к твоей груди.

Ты не знал, сколько времени вы сидели вот так, обнявшись, испытывая неземное и в то же время простое человеческое счастье, счастье с закрытыми глазами, которое вдруг все прояснило до мелочей, и удивление от того, что привычное восприятие мира становилось излишним, потому что каждый из вас наконец оказался там, куда изначально стремился в ожидании чуда.

Просто ты никогда этого не знал и уж тем более не представлял себе, что когда-нибудь это случится. И все же цель была именно эта — понять через любовь, кто ты есть, ради чего живешь и что есть эта невидимая и сверхчеловеческая благодать.

Потом все земное вернулось на круги своя, туда, где ему и надлежало быть. Ты всю жизнь мечтал, что тебя полюбит та единственная, которую теперь ты сжимал в своих объятиях. И чтобы окончательно не потеряться — то ли в реальности, то ли в мечтах, ты попытался прийти в себя и переключить внимание на гармоничный ансамбль площади, но твой взгляд то и дело возвращался к ней.

Ты понимал, что никогда не сможешь рассказать ей, в какое сказочное королевство перенеслась твоя душа, и тем более объяснить, как это случилось в тот самый миг, когда она призналась, что хочет поехать в Мальчезине только с тобой. С тобой. Своим братом.

O, теперь ты знал.

Теперь ты чувствовал, что она предпочла бы тебя любой другой компании, если она вообще появилась в ее окружении.

Теперь ты знал, что когда-нибудь она тоже будет умирать от желания увидеть тебя, точно так же, как умирал ты, и будет думать о тебе, и в какой-то момент поймет пронзительно, отчаянно, до потрясения, что любит тебя и не в силах отказаться от этой любви.

Но ты сказал только: «Пусть будет, как ты хочешь».

Через эти простые слова, столько раз звучавшие в фильмах, ты открыл свое сердце чему-то новому, неизвестному, чему-то, что могло быть только большим секретом влюбленных.

О да! Твои молитвы были услышаны. Теперь ты мог надеяться.

13

На следующее утро, как и обещал, без четверти девять, ты заехал за Сельваджей на старой французской колымаге. На звонок в домофон ответила твоя мать и сказала, чтобы ты поднялся в квартиру. Войдя, ты обнаружил массу перемен. Теперь квартира сияла чистотой, была со вкусом обставлена, ни в прихожей, ни коридоре не осталось и следов тех коробок, о которые ты спотыкался в прошлый раз. Мама позвала тебя своим пронзительным голосом из кухни.

— Почему ты еще здесь? — спросил ты ее, пока она закрывала за тобой дверь. По твоим расчетам, она уже должна была быть на работе в такой час.

— Сегодня я поеду в офис во второй половине дня, — ответила она. — А ты с чего вдруг решил навестить нас? — спросила она в свою очередь, направляясь в столовую и увлекая тебя за собой.

Пока ты пытался объяснить, что вы с Сельваджей хотели съездить в Мальченизе, она заставила тебя обойти всю квартиру и поведала о своих идеях по обустройству интерьера, которые намерена была реализовать в ближайшем будущем.

За две минуты она утомила тебя своей болтовней до такой степени, что ты серьезно задумался, как мог отец так долго выдерживать ее натиск, не ретируясь и не выбрасывая белый флаг.

Когда она наконец остановила этот словесный поток, тебе показалось, что она думает о чем-то. Она посмотрела на тебя со странной, застенчивой улыбкой, как бы извиняясь, что совсем не привыкла беседовать с тобой. А ты почувствовал неловкость, ты ничего не хотел об этом знать. Ты и так уже с момента, как вошел в квартиру, и во время всей этой импровизированной экскурсии чувствовал себя каким-то бойфрендом, которого впервые принимает в доме мать его девушки, с которой он едва знаком. Ты чувствовал себя скорее гостем, чем членом семьи. Все жесты матери, все ее слова до сего момента были слишком формальными, как у хозяйки дома, которая приглашает гостей расположиться поудобнее, пока она закончит свои приготовления. Ты присмотрелся к ней на мгновение и спросил себя, способна ли она вообще смущаться.