— Мы с этой вот стороны подойдем, — показал капитан. — Раньше бы нас сюда на пушечный выстрел не подпустили, раньше здесь сторожевики шныряли, и самолеты, чуть с курса собьешься, они тут как тут — врубят прожектора, развернут орудия и орут по громкоговорящей связи: «Немедленно покиньте запретную зону, в противном случае будет открыт огонь на поражение». И предупредительным под нос или корму садят, чтобы быстрей дошло! Жуть!..

У нас как-то на эмэртешке двигатель заглох, не запускается ни в какую, хоть плачь, а на море шторм баллов шесть и прогноз на дальнейшее ухудшение до восьми. В общем, карячится скорая хана! А берег рядом — рукой подать, как раз этот вот островок. Ну мы выходим в эфир сигналом SOS и думаем, что нас сейчас спасать будут. А они хрен на рыло — подошли двумя катерами и орут в матюгальники, чтобы мы валили отсюда подальше. А как валить, когда у нас хода нет?

Я им семафорю — мол, так и так, капитан такой-то, нахожусь в бедственном положении, прошу в соответствии с международной конвенцией спасения на море отбуксировать судно в порт для ремонта. А они меня в ответ по матери и пулеметную очередь поверх надстроек. Такое положение — или ко дну иди, или к стенке вставай. В общем, подогнали они буксир, завели трос, оттащили нашу эмэртешку подальше в море и обрубили конец, предупредив, что если еще раз нас увидят, то потопят к чертовой матери. И потопили бы — запросто! Такая секретность была! А теперь…

Теперь на острове ничего не было — ни сторожевиков, ни самолетов, ни людей.

Лодка мягко ткнулась в берег.

— Навались! — зычно крикнул капитан, налегая на борт.

Разом дернув, выволокли лодку на берег. Куда идти, было непонятно. Пошли наугад, в глубь острова. Через полчаса увидели «колючку» — остатки огораживающего военный городок забора с выцветшими предупредительными — «Стой! Запретная зона!» — надписями, а за забором руины — полуразрушенные, с дырявыми крышами здания. Если бы они стояли на берегу, их давно бы растащили по кирпичику, но сюда, на край земли, мародерам было не добраться.

Кавказцы вытащили и развернули какую-то бумажку, где был от руки нарисован план.

— Туда. Прошли мимо казарм, через плац. Снова наткнулись на колючую проволоку и вышки. Это была зона в зоне — сюда они и шли.

Миновав разбитое КПП, приблизились к выкрашенному белой краской одноэтажному корпусу. Зашли внутрь. Повсюду валялась поломанная мебель, под ногами хрустело стекло. На уцелевших дверях остались номера и надписи «Лаборатория номер 2» или «номер 5», внутри на стеллажах стояли какие-то клетки: Кое-где висели предупреждающие таблички: «Внимание! Без защитной одежды не входить!»

То и дело заглядывая в план, кавказцы шли дальше. Перед одной из дверей они остановились — перед железной дверью с облупившейся краской. Ухватившись за скобу, потянули ее на себя. Дверь со скрипом, похожим на стон, открылась. Внутри стояли покореженные, разбитые промышленные холодильники. Пол был усыпан битой химической посудой, разломанными стеклянными шприцами и ампулами. Кавказцы облазили все углы, подняли, сунули в сумку несколько десятков случайно уцелевших ампул. Но то, что искали, они здесь, похоже, не нашли.

Еще раз обойдя все помещения, они вышли из корпуса, обогнули его и зашагали в глубь острова, туда, где была свалка. Не простая, потому что тоже огороженная «колючкой» и тоже с предупреждающими надписями. Покрутив в руках план и походив туда-сюда, подошли к отмеченному крестиком месту, копнули лопатой. Подцепили, выворотили из-под песка какие-то кости. Стали рыть дальше, расходясь во все стороны. Наконец под лопатой что-то звякнуло… Это был металлический ящик. Не один. Ящиков было несколько, хаотично брошенных друг на друга и присыпанных землей.

Они-то им и были нужны.

Простые, как сама правда, кавказцы не мудрствуя лукаво стали выламывать прихваченным из корпуса ломом дверцы и вытаскивать из ящиков металлические круглые контейнеры, помеченные какими-то значками и надписями. Большинство тут же отбрасывали, но несколько сунули в принесенный с собой мешок.

Похоже, они знали, что искали…

Еще несколько лет назад здесь кипела жизнь — в порту, к причальной стенке, то и дело пришвартовывались пришедшие из Аральска суда, с аэродрома взлетали самолеты, по чисто выметенным дорожкам браво шагали заступающие в караул военные, в лабораторных корпусах толклись люди в белых халатах… О том, где они находятся, никто не знал. Даже их близкие. Родственники и друзья посылали им письма и телеграммы на московский адрес, а приходили они сюда — за тысячи километров от столицы. Наверное, более секретной точки на карте бывшего Союза не было, потому что здесь, среди безлюдных пустынь, ровнехонько посреди Аральского моря, вдали от цивилизации и любопытных глаз иностранных разведок, ковалось оружие для будущей войны. Не простое оружие, а массового поражения.

На острове Возрождения в недалекие застойные времена разрабатывалось, испытывалось и доводилось до ума бактериологическое, химическое и черт знает еще какое оружие. Лучшего места для такого дела найти было нельзя — любой подозрительный человек вычислялся здесь еще на подходах, еще на железнодорожной станции города Аральска, откуда ему было еще триста верст по морю киселя хлебать. А с другой стороны, с востока или запада, к морю подобраться было нельзя, так как там никаких городов не было — одни лишь пески, вышки релеек и разбросанные на сотни километров друг от друга воинские точки. Связь острова с большой землей осуществлялась только морем и воздухом. Из военных НИИ сюда доставлялись опытные партии боевых отравляющих веществ и сотни кроликов, обезьян и прочей подопытной живности. Обезьян везли в трюмах барж, отчего они сильно страдали от морской болезни, в точности так же, как их старшие братья, — они отказывались от еды, стонали и пачкали клетки. На острове их растаскивали по вольерам, сытно кормили, поили, а потом убивали, травя и заражая самыми страшными болезнями.

Поговаривали, что на остров привозили не только обезьянок, но и живых людей, вернее, не людей, а зэков, приговоренных к смертной казни, которых тоже травили и заражали, проверяя действие на человеческий организм тех или иных препаратов. Здесь они и умирали в страшных муках и здесь же захоранивались вместе с обезьянами в общих скотомогильниках, присыпаемые толстым слоем хлора и извести. Хотя, может, это просто сплетни.

Когда держава, которой нужны были новые виды оружия, развалилась, об острове забыли, прекратив его финансирование. С ученых взяли подписку о неразглашении и отправили их куда подальше. Немногих живых еще обезьян расстреляли из автоматов солдаты караульного взвода, стащив трупы баграми в одно место и зарыв в землю. Потому что кормить подопытных животных было все равно нечем, а вывозить на Большую землю дорого и опасно. Скоро на острове осталось лишь несколько биологов, которым некуда было податься, и взвод солдат-срочников, который охранял брошенные корпуса, вернее, то, что там еще оставалось. А осталось много чего! Но солдаты менее всего думали о сохранности имущества и более всего о задержавшемся дембеле. Когда за ними, с запозданием на три месяца, прибыла баржа, смены на ней не оказалось. Республика Казахстан стала суверенной страной со своим, не подчиняющимся Москве правительством, которому было не до каких-то там чужих секретных зон. Посылать же российских солдат на не принадлежащий России остров было чревато международным скандалом. Можно было попытаться заключить международный договор о совместном использовании принадлежащей Казахстану территории, но кто бы его стал подписывать?! Никто бы не стал, потому что для этого пришлось бы признать, что Союз, в нарушение всех международных норм и договоренностей, разрабатывал бактериологическое оружие. Остров Возрождения — это не Байконур, которым можно гордиться.