коридорам и лестницам. Хлюппе уверенно шагал вдоль очереди и без умолку говорил. В залах мелькали юные рядовые полицейские, оставленные для охраны. Наивными взглядами и розовыми щеками они напоминали амурчиков, парящих рядом с величественными полотнами. Тихон крутил головой, останавливался, разворачивался и шёл задом. Картины на стенах выглядели окнами в другую действительность, в другие времена, в другие миры.

— Это великолепно! — Тихон поймал Хлюппе за рукав. — Вот настоящее искусство! Смотрите, как фото!

— Да, великий мастер.

— Жив? Сыну моему не помешало бы с ним пообщаться. Может, чему-нибудь научился бы.

— Да-а, жив. Кстати, часто даёт у меня мастер-классы. Пришли, Тихон Андреевич.

Картина, оставленная грабителями, терялась на светлом фоне следа от украденного полотна, как клетка на тетрадном листе. Оказалось, что очередь тянется к невероятной мешанине цветов, переплетению прямых и причудливо изогнутых линий. Белый бесхитростный багет добавлял картине простоты и пуще обесценивал изображение. Люди вставали напротив картины, наклонялись вперёд, прищуривались, будто вглядывась в запредельную даль. Некоторые вскрикивали, улыбались и уходили счастливые, другие хватались за голову и убегали, иные же пожимали плечами и чертыхались, ища с кем бы поделиться разочарованием.

Тихон смотрел то на картину, то на Хлюппе. Старик засуетился:

— Ваши коллеги отбыли вот только. Всё, как они сказали, «сняли». Хотели её увезти, но я упросил оставить. — Он смутился: — Не без вмешательства премьер-министра, правда.

— Премьеру-то это зачем? — Тихон нажал на слово «это» и потряс перевёрнутой ладонью, указывая на «шедевр».

— Господин Тутт большой ценитель искусства, — Хлюппе потупился.

— Ну, а художник вам зачем? Кто он, кстати, известно? Есть подпись? — Тихон пригляделся к полотну, стараясь не мешать публике.

— Её не видно почти. Две буквы «икс».

— Мистер Икс, значит. «Да, я шут, я циркач… Так что же?» — пропел Тихон.

— Кто он, мы не знаем…

— Мы?

— Я! Я, — всполошился Хлюппе. — Но понимаете, инспектор, — старик доверительно наклонился к Тихону, — у него же могут быть ещё картины, — глаза галериста хищно блестели. — Видите, какой эффект? — он слегка оттопырил пальцы в сторону посетителей.

— Вижу, но не понимаю! Променять такое искусство, — Тихон огляделся по сторонам. — Что там намалёвано? Мольберт. Что это? Мастерская?

— Мастерская? — Хлюппе заговорил странным, понимающим тоном.

— Напишите мне координаты Гирии, — Тихон протянул старику листок с адресом галереи.

— Вот его визитка, если угодно, — Хлюппе слегка прогнулся.

— Угодно! — Тихон жестом остановил очередного посетителя и отвернул картину от стены.

Сзади картина выглядела грязным куском фанеры в пятнах жёлтой краски с остатками чёрных букв. Тихон сверкнул вспышкой мобильника. Картина с глухим стуком прильнула к стене.

— Любуйтесь! — пригласил Тихон ожидающую очередь и попрощался с Хлюппе.

***

Гирия жил в новом небоскрёбе в центре города, рядом с ратушей. Квартира занимала два этажа под пентхаусом, а окна мастерской, обустроенной вторым светом, углом выходили на юг и восток. Художник — толстый, бородатый, с широким лицом, расхаживал по дощатому полу в шлёпанцах и сером потном балахоне, перепачканном разноцветными ляпами поверх белых разводов. Время от времени он почёсывал залысины и взбирался на хлипкие алюминиевые леса около картины высотой больше этажа и загородившей несколько оконных проёмов. Из глубины полотна на зрителя накатывала океанская волна.

— Она вам что, позировала? — поразился Тихон правдоподобию изображения.

Гирия характерным толстяцким перетопом развернулся на голос.

— Ашот Зурабович, — запищал секретарь художника, впустивший Тихона, — к вам инспектор Хок от Отто Ромуальдовича.

— От Министерства внутренних дел я. Ступай, сынок, и займись спортом, с такими спичками в армии и дня не протянешь, — Тихон сжал хилый секретарский бицепс и подтолкнул парня к двери.

— Меня уже допрашивали сегодня, — Гирия пыхтел, спускаясь с лесов. — Но знаете ли, голубчик, — художник протянул Тихону пухлую потную ладонь.

Тихон вставил между испачканными краской пальцами-сосисками визитку. Гирия посмотрел на неё и бросил на пол.

— Это моя, — констатировал он. — Так вот, смешанные чувства я испытал в связи с кражей. С одной стороны, пропало одно из моих выдающихся полотен, но с другой, похищение картины — ни что иное, как очередная ступень признания таланта и мастерства художника. Не шутка, доложу я вам! Художники умирают, а торговля искусством вечна. Что ушло на чёрный рынок, считайте, попало в вечность.

— А вы ей не помогли, Зураб… Эмм…

— Ашот Зурабович. Вы, голубчик, видимо плохо представляете себе мой калибр. Я один перевешиваю всю академию художеств. О чём бы не мечтал человек, у меня или уже есть, или мне не составит труда это получить. А мои шедевры рано или поздно неизбежно начнут красть.

— На картине, которую повесили вместо вашей, изображено что-то похожее на мастерскую художника…

— Голубчик, не смешите меня! Слово «изображено» никак не относится к этой галиматье.

— Публика другого мнения. — Тихон обошёл толстяка и остановился у картины в лесах.

— Да бросьте! — снисходительно махнул Гирия. — Серость прёт посмотреть на место преступления. День, два и вернётся настоящий ценитель.

— Обалдеть, — Тихон разглядывал картину, задрав голову, — но одного не пойму: что именно восхищает, сюжет или художник?

— Вы… как вас там? Видно, ничего не смыслите! Это и есть высшее искусство. Я до мельчайших деталей переношу на полотна то, что есть и то, что могло бы быть. Никто, кроме меня так не воссоздаёт подлинный цвет и не оживляет свет. Я оттачивал мастерство десятилетиями. Люди восхищаются моим талантом. Они идут прикоснуться к великому.

— Вот-вот, — протянул Тихон, — не вижу жизни в простой фотографии. А ваш конёк, притом — параллельная история. Враньё, другими словами.

— Знаете что, голубчик…

— Знаю! — Тихон направился к двери. — Прощайте!

***

Завечерело. Набежали тучи. Свет фонарей и тусклых витрин рассыпался искрами по чёрному мокрому асфальту. Трамваи не ходили. Тихон покурил на пустой остановке и срезал через частный сектор и новостройки. Вся жизнь «дворами». Жена встретила Тихона на пороге. Такая же неопрятная, с приёмником на руках. Частота сбилась, смешав очередную новостную сводку с допотопной джазовой композицией на фоне шипения, похожего на шум прибоя. Будто недописанная волна с картины Гирии катит и катит на берег и никак не разобьётся о камни.

— Ты позвонил Гавчусу! Тиша, ты был у него? — Глаза жены тревожно искали ответ на лице Тихона.

— У меня получше есть идея, — Тихон, подстроив приёмник на джаз, освободил от помех низкий хрипловатый тембр саксофона. — Наш премьер, оказывается, любитель живописи. Где у Ламппика мастерская?

— На Кальмана. Дом одиннадцать. Там во дворе бойлерная, — просияла жена, — я дам тебе ключ.

***

Замок в железной двери бойлерной несколько минут мужественно защищал вверенное ему помещение — скрежетал, заедал, перекашивал ключ. Внутри, включив фонарик мобильного, Тихон облегчённо выдохнул: шаря в темноте, он чуть было не влез в