– Слышишь чудный, бархатистый голос? Это заливается Фагот, – радостно сообщил Евгению граф. – А вот тонкий голосок. Это моя любимая Флейта. А почему не слышно Рыдала? – спросил он удивленно у ловчего.

– Не могу знать, ваше сиятельство. Разрешите заглянуть в хлев?

– Иди вперед, мы с поручиком пойдем следом.

Как только хозяин ступил ногой во внутренний двор псарни, послышался хриплый, с гортанным оттенком, радостный лай, заглушая все остальные собачьи голоса.

– А-а, вот ты где, мой чемпион, – обрадовался граф, услышав этот голос. – Это и есть мой Рыдай. Настоящий кавыглаз. Смелее него ни одной гончей собаки в стае нет.

По мере приближения к строению, похожему на хлев, словоохотливый Пафнутий объяснял гостю предназначение огороженных загонов и других сооружений, расположенных на псарне. Перед хлевом для гончих располагался довольно просторный участок для игр молодых собак и прогулок течных сук. Для Евгения было новостью, что гончих на свободу за пределы загона не выпускают, потому что свободный выгул может привести к непослушанию собак на охоте и к потере дружности гона. Только перед охотой доезжачий с выжлятниками и заездной с борзятниками со стаями гончих и борзых поочередно занимались нагонкой.

Внутри довольно просторного помещения размещалось несколько десятков гончих собак. Большая часть из них, прибыв с нагонки, отдыхала на невысоких деревянных нарах. Только четыре самых крупных и красивых гончих, оттеснив от дверей молодняк, встретили хозяина повизгиванием и ласками.

– Ах вы мои лапушки, мои быстроногие любимцы! Скоро, скоро я выпущу вас на волков. А то засиделись вы в хлеве, – ласковый голос хозяина утихомирил разыгравшихся псов и те, обступив его со всех сторон, тыкались ему своими умными мордами в ноги, требуя ласки или лакомства.

Граф полез было рукой в карман тужурки, но ловчий, строго взглянув на него, проворчал:

– Ваше сиятельство, опять вы задабриваете собак перед охотой. Совсем избалуете этих кобелей и суку в придачу. Если они не возглавят стаю, охоты не будет. Вы же помните, как на прошлой охоте Фагот и Рыдай, вместо того чтобы пойти в гон, вспомнив ваши лакомства, бросились к вам…

– А как же, помню, братец, но ничего с собой поделать не могу, – виновато отметил граф и резко выдернул пустую руку из кармана, чем вызвал у своих любимцев недовольное ворчание.

– Ваше сиятельство, – неожиданно оторвал графа от любимого занятия дворецкий в голубой ливрее, – ее сиятельство Вероника Аркадьевна просила напомнить вам, что стол к обеду уже накрыт.

– Ох, – недовольно проворчал граф, – я совсем забыл, что сегодня обед будет раньше обычного. Моя благоверная собирается с дочерью посетить монастырь, чтобы причаститься и передать дары. Ну ничего, я познакомлю тебя со своими борзыми в следующий раз…

Обедала графская семья в роскошно отделанной столовой с высокими китайскими вазами, которые словно часовые стояли у входа, и настенными панно с батальными сюжетами, на одном из которых был изображен генерал на белом коне, ведущий за собой войска на приступ турецкой крепости, на другом – уменьшенная копия гениального творения Ломоносова «Полтавская битва».

Пока Евгений с интересом рассматривал панно, сзади неожиданно раздался тонкий девичий голосок:

– Господин поручик, вы совсем забыли спасенную вами из зеленой пучины пруда прекрасную наяду!

Евгений повернулся кругом и даже успел лихо щелкнуть каблуками, прежде чем увидел графскую дочь: высокую, стройную девушку в белом полотняном платье. Ее лицо, немного широкое в скулах, суживающихся к округленному подбородку, высокий лоб, прямой тонкий нос, огромные голубые глаза, оттененные густыми, падающими вниз ресницами, красиво очерченный небольшой рот, с алыми, слегка как бы припухшими, губками, было довольно милым. Целый каскад русых локонов, ниспадающих на плечи, вился вокруг открытой, тонкой шеи. Руки у нее были маленькие, изящные, с тонкими пальцами. В стройном, гибком стане чувствовалась сила и нервозность. Все это Евгений увидел и оценил тотчас, еще даже не успев перекинуться с ней ни единым словом. Больше всего его, словно магнитом, притягивали к ней не столько красота и изящество, сколько большие голубые, как Памирское небо, глаза, которые, словно глубокие, полноводные колодцы, манили его своей живительной прохладой. От продолжительного и пристального взгляда поручика девушка смутилась.

– Простите меня, мадмуазель Варенька, за столь вызывающее поведение, – виновато отводя глаза, попросил прощения поручик, – но я не узнал вас сразу. Вы так выросли и похорошели, что от вашей несравненной красоты у меня просто голова пошла кругом.

Выслушав заслуженный комплимент, девушка улыбнулась.

– Да, много воды утекло с тех пор, как вы были у нас в последний раз, – с сожалением отметила она, – тогда вы тоже были в форме и сильно зазнавались.

– Я тогда только-только кадетом стал, – словно оправдываясь, промолвил Евгений, – а вы небось уже и Смольный институт окончили?

– Да! – обрадованно согласилась Варенька. – Я там много чему научилась, – доверчиво добавила она.

Разговор почему-то не клеился. Евгений вдруг со стыдом вспомнил, как в прошлый свой приезд довольно своенравно обращался с Варенькой, тогда еще худенькой, голенастой девчонкой, которая, увидав его в кадетской форме, то и дело норовила оторвать блестящую пуговицу или нацепить себе на голову его фуражку. Когда они проходили возле пруда, питающего парк, Варенька попыталась в очередной раз стянуть с его головы картуз, но он грубо оттолкнул ее от себя, и девочка оказалась в воде. Не успела она даже испугаться, как Евгений, нисколько не раздумывая, кинулся ее спасать, хотя сам не умел плавать. Оттолкнувшись от дна довольно глубокого пруда, он вытолкнул барахтавшуюся девочку на берег, а сам после этого пошел ко дну. И если бы не садовник, который прибежал на крик Вареньки, то еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Для Евгения до настоящего времени было загадкой, почему Варенька не рассказала родителям о том, что он сначала столкнул ее в пруд и только потом кинулся спасать. Со слов Вареньки выходило, что эта она сама поскользнулась и упала в пруд, а он, спасая ее, совершил героический поступок.

Из затруднительного молчания их вывел граф. Заметив, что молодые люди явно стесняются друг друга, он задорно пробасил:

– Варенька, краса моя ненаглядная, разве так развлекают своих спасителей? Я приказываю тебе подойти и поцеловать этого храброго красавца-офицера.

Девушка покраснела до корней волос, но ослушаться отца не посмела. Подойдя к Евгению, она приподнялась на цыпочках и чмокнула его в щеку. У поручика, не раз смотревшего в Памирах смерти в глаза и не боявшегося ни черта, ни дьявола, словно от прямого попадания горской пули все померкло в глазах, и ему показалось, что от внезапно нахлынувшего счастья у него закружилась голова. Еще до