Я не хочу оживлять в памяти следующие четыре дня перед второй и последней попыткой подняться на Мак-Кинли. Внешне это была прежняя однообразная ходьба с лошадьми по безжизненным предгорьям, но подозрение отравляло каждую минуту днем и лишало сна ночью. Записи в дневнике за эти дни могут звучать даже менее правдиво, чем уже приведенные отрывки, которые, я надеюсь, дают представление о переживаниях, сопутствующих исследователям в моменты борьбы с самыми неблагоприятными силами природы, в условиях стресса. События, как они развивались именно в то время, обязательно трактуются с субъективных позиций. Я чувствовал, что Доктор не делал всего возможного, чтобы подняться на гору; он робко пытался избежать того, чтобы мы решили, что он спасовал.

22 августа. Я злился на себя за то, что согласился пойти с этими людьми, горный опыт которых был нулевой, хотя, видит бог, мой тоже был невелик. Я чувствовал себя полным дураком и недоумком из-за того, что не рассматривал непредвзято все обстоятельства, а слепо доверился скороспелой уверенности. О господи! Я могу написать об этом еще несколько страниц, но не стану.

Доктор на что-то решился; он совершил подвиг еще до начала похода. Он ничего слушать не хотел о трудностях, и когда его необоснованная мечта об успехе обернулась кошмаром, он стал самой кротостью и покорностью и спрашивал совета с деморализующей беспомощностью. Я его критикую, не имея в виду, что я сделал бы это лучше, – я бы вообще ничего не смог с таким оборудованием и таким составом. Кроме того, я плохо владею собой и не могу воспринимать ничего в жизни, даже достижение вершины Мак-Кинли, с таким безмятежным и непоколебимым спокойствием.

Наконец, в минуту явной депрессии, Доктор сказал: «Да, я боюсь, может случиться так, как сказал профессор, что для подъема на эту гору потребуется два сезона». На этот раз я весь был такт и симпатия, но это было больше похоже на удаление зуба {31}.

Конечно, неудача была гораздо более тяжелой для него, чем для меня. Из-за моего эгоизма ничего подобного мне в голову не приходило, пока искренняя вспышка сомнения не обнажила сердце этого бедного человека {32}.

25 августа. Я высказал свои предыдущие возражения против Хайрама, слегка их усилив. «Возможно, он настолько же против твоей кандидатуры, как и ты против его, – сказал Доктор. – Но он, по крайней мере, не такой упрямец, как ты». Я ответил, что человек, настаивающий на своем, просто имеет чувство собственного достоинства и понимает, когда ему пытаются что-то навязать. Миллер считает, что мне следовало жестче высказаться насчет Хайрама. Доктор получает больше обвинений такого рода от Миллера, чем от меня.

Ложимся спать. Я сказал, что следующую экспедицию буду организовывать сам. «Ради бога, не забудь меня», – ответил Миллер.

Через коварное сборище снежных башенок мы поднялись с помощью веревок на серак[18] к крошечной точке на огромной полярной равнине, к палатке, до которой я уже и не думал дойти. Ночью, когда мимо пронеслась лавина, на палатку обрушилось шесть дюймов снега. Предсказание Доктора понемногу оправдывалось. Он ликовал. Еще бы! Он нашел дорогу к вершине Мак-Кинли. «Если только не случится крупного невезения, мы дойдем туда за пять дней», – заявил он.

26 августа. Доктор сейчас сказал за гороховым супом: «Мы должны провести ночь на вершине Мак-Кинли. Не думаю, что подобное когда-то проделывали на такой высокой горе и на такой широте, – не понимаю, почему». Итак, еще один выводок цыплят посчитали до их выклева. Все тело охватило какое-то оцепенение. «У тебя нервы не в порядке, – сказал Доктор, – я недавно заметил». Вздор!

Оранжевые и лиловые вечерние тона заливают эти чарующие белые пространства, идущие дальше вниз, бог знает куда {28}.

27 августа. Меня предупредили, что я простужусь, если буду есть снег, – еще одно арктическое пугало.

Хайрам рассказал душещипательную историю о том, как он не смог поймать лошадей, направился сюда пешком и услышал с ледника свист: «Прямо как Доктор». Он пошел на этот звук, заблудился и провел ночь на льду. Всего несколько часов назад его заметил Фред. Я достаточно хорошо владел собой, слушая эту историю – блестящую иллюстрацию глухоты, слепоты и тупости. Хайрам, безусловно, выдающийся исследователь, а мы – замечательная группа. Но любой осел мог догадаться, что свистел сурок.