Почему одни рождаются здесь, а другие там? Почему у одних есть все, а у других ничего? Почему одни живут нормально, а у других, все тех же, есть только одно право – молча умирать?

– Мы уже зашли слишком далеко, – продолжал замогильный голос. – Наши семьи поверили нам, помогли заплатить за это путешествие и теперь ждут, чтобы мы в свою очередь помогли им. Нет ничего постыдного в том, чтобы путешествовать в шкафу, Аджаташатру. Ведь ты понимаешь бессилие отца, который не может дать своим детям даже по куску хлеба. Вот почему все мы здесь, в этом грузовике.

Наступила тишина.

Это был второй удар, похожий на электрошок и полученный факиром прямо в сердце с начала своего путешествия. Он ничего не сказал. Потому что ему нечего было сказать. Ему было стыдно за ничтожные мотивы своего собственного путешествия, и он возблагодарил Будду за то, что оказался за дверью и ему не нужно смотреть мужчине в глаза.

– Я понимаю, – сумел он все-таки выдавить из себя, очень взволнованный.

– А теперь твоя очередь, Аджа. Но сначала мы вытащим тебя оттуда, чтобы ты мог выпить воды и поесть. Твой голос звучит очень тихо, – наверное, ящик толстый.

– Это не из-за ящика… – прошептал он самому себе, подавив рыдания.

* * *

Факир не выплакал всю тяжесть, какая скопилась у него на сердце, но на его хрупкие плечи все-таки свалилась тяжелая свинцовая гиря. Как будто он уже не сидел взаперти в этом шкафу, а тот подмял его под себя, раздавил грузом откровений, угрызений совести, всей этой жизнью, которая может предстать такой жестокой и несправедливой. И, ожидая освобождения из своей металлической тюрьмы, Аджаташатру понял, что до этой минуты был слеп, что существует другой мир, более мрачный и скрытый от людских глаз, чем тот, в котором он появился на свет.

Его жизнь нельзя было сравнить со спокойным течением Ганга. У него не было, по правде говоря, того, что на другом конце земли именуют счастливым или безмятежным детством. Сначала ему пришлось пережить смерть матери и предательство отца, потом сексуальные домогательства и регулярное насилие – красивый и активный ребенок помимо своей воли провоцирует это в среде, где выживают сильнейшие. Его вытолкнули во взрослую жизнь, туда, где царит самое мерзкое и уродливое, – он пропустил свое детство. Но все-таки у него была крыша над головой, а потом, его любили – двоюродные братья и сестры, соседка, она воспитала его как сына. Он не знал, должен ли он включить в этот круг своих почитателей. На самом деле, наверное, эти люди скорее боялись его, чем любили. Именно из-за близких ему никогда не хотелось уехать, покинуть свою страну. Иногда он испытывал голод, это правда, и платил своим телом, в данном случае усами, поскольку спасти руки от ампутации ему всегда удавалось. Но, как бы то ни было, ремесло факира предполагало жизнь, полную страданий, разве не так? Тогда зачем жаловаться?

Пока дощатый ящик трещал под ударами железных прутьев, Аджаташатру представлял себе африканцев, которые, как пантеры, появляются отовсюду во мраке и впрыгивают в движущиеся грузовики, всегда служащие вехами на их пути. Вуираж признался, что они таким же образом проникали в прицепы, пока шоферы спали, поставив машину ночью на обочину шоссе; лучше всего, когда идет дождь, тогда его шум заглушает остальные звуки. Он воображал себе, как, задыхаясь, они прячутся за ящиками, дрожа от холода, голодные. Но все путешествия когда-нибудь заканчиваются, даже самые трудные, даже для самых выносливых, и теперь они были на пути в хороший порт, хотя Лондон, расположенный не на море, таковым не был. Они выполнили свою миссию. Они смогут найти работу и посылать деньги семьям. И он был счастлив, что находится среди них, на финишной прямой, что станет свидетелем успеха их доблестного предприятия.

– Вы согласны, Вуираж, что, если вам не дают того, чего вы заслуживаете, вы должны брать сами? Я всегда руководствовался этим принципом в своей жизни, – добавил он, умолчав, что это прекрасное определение включало и воровство.

Индиец только что понял, что перед ним настоящие искатели приключений XXI века. Но не белые мореплаватели на своих кораблях за сто тысяч евро, участвующие в парусных регатах или одиночных кругосветных плаваниях, которых никто, кроме спонсоров или специалистов по саморекламе, не принимает в расчет. Эти уже узнали все.

Аджаташатру улыбнулся в ночной темноте. Он тоже хотел бы, по крайней мере раз в жизни, сделать что-то не для себя, а для других.

* * *

Мохаммед, самый маленький из суданцев, нашел на полу железный прут, которым проводник вскрывал двери грузовика. Наверное, в спешке тот его выронил и забыл взять, вылезая наружу.

Ниджам и Базель, самые крепкие, стали взламывать с помощью прута замки деревянного контейнера, в котором томился индиец – пленник поневоле. Четверть часа спустя они довели дело до конца, высвободив при свете своих фонариков большой картонный ящик, внутри которого находился синий металлический шкаф, напоминающий камеры хранения в аэропортах или в раздевалках футбольных клубов.

– Удивительно, как ты еще можешь дышать? – сказал Вуираж, разрывая руками пузырчатую пленку, в которую был обернут шкаф.

Потом дверь наконец открылась, и показался индиец, в испарениях мочи он выглядел величественно.

– Вы именно такие, какими я вас представлял! – воскликнул индиец, впервые увидев воочию своих спутников.

– А вы – нет, – честно ответил главный, который, вероятно, ожидал увидеть обитателя Раджастана одетым в сари, с огромным кинжалом на поясе и слоном с крохотными ушками на поводке.

Он мгновение рассматривал факира, стоящего перед ним, – высокого, сухопарого, узловатого, как дерево. Он был в белой грязноватой чалме, мятой белой рубашке и брюках из блестящего шелка. На ногах – белые спортивные носки. Можно было подумать: министр, которого прокрутили в стиральной машине прямо в одежде. А в целом совсем не таким он мог бы представить себе затворника из Раджастана, если бы ему когда-ниубдь пришло в голову вообразить себе этого затворника.

Однако он обнял его, крепко сжал, а потом протянул полупустую бутыль минеральной воды «Эвиан» и шоколадки, дюжина в коробке, из магазина «Лидл» в Кале.

Аджаташатру, охваченный паникой при мысли, что может умереть от обезвоживания, схватил бутылку и опорожнил ее залпом на глазах растерянных африканцев.

– Должно быть, тебя давно здесь заперли? – спросил Кугри, качая головой.

– Не знаю, какой сегодня день?

– Вторник, – ответил главный, он один это знал.

– А который час?

– Полтретьего ночи, – ответил Базель, у него одного были часы.

– В этом случае, наверное, меня зря упаковали, – добавил Аджаташатру, возвращая Вуиражу пустую бутылку. И выхватил у него из рук шоколадку. Никогда не знаешь…

– Хорошо, – сказал главный, – а теперь, когда ты здесь, с нами, ты выпил и поел, а нам еще осталось добрых два часа, если, по всей вероятности, этот грузовик направляется в Лондон, ты нам расскажешь свою историю, Аджа. С самого начала. Мне хочется знать, что подвигло тебя на это путешествие, даже если твои мотивы не слишком отличаются от наших.