Глава 5. Василий составляет план

Старуха шла первой, и Волк держался рядом с ней, то забегая вперёд, то останавливаясь, чтобы понюхать что-то на земле. Ясно, чем интересовался: коровьими лепёшками. Но у Василия даже не было сил его шугнуть.

Мудрик молчал, только шмыгал носом, зато Марьяша причитала:

— Ой, лишенько, что ж ты неразумный такой! Ведь сказывали же тебе, граница — нет, скакнул, расшибся… А ежели б убился?

— А мне, может, и надо убиться, — мрачно ответил Василий. — Ты лучше другое скажи: значит, этот Казимир — такой сильный колдун, что выставил границы, за которые не пройти?

— Он и поболе того может!

Марьяша огляделась, как будто боялась, что Казимир залёг неподалёку, в загаженной коровами траве, и подслушивает. Потом потянула Василия за руку, заставив его наклониться.

— Нешто, думаешь, домовых так легко с места погнать? А водяниц, а лозников? Что там, в нашем лесу двое леших уживаются, один тутошний, а другой пришлый. Нету дружбы промеж ними, так порою лес ломают, так ломают… Невиданное это дело — лесного хозяина из родных мест выжить, ведь лес — это он сам и есть! Как такое возможно? Нет у нас ответа.

— А что, в вашем царстве всего два леса было? Если он всех сюда гнал, почему леших только двое?

— А он, Вася, — совсем уж испуганно зашептала Марьяша, — говорят, изводить нечистую силу умеет. Совсем. И кто сбежать не успел, а сюда своею волей не пошёл, тех он… Понимаешь?

Василий понял.

— Круто, — сказал он и задумался: а может, у этого бреда есть особая логика, бредовая? Может, это вроде квеста, и нужно не через границы ломиться, а придумать, как пройти?

Вот этот колдун, к примеру, мог бы его вернуть домой?

— А Казимир этот ваш сюда приезжает вообще? — спросил Василий.

— Как же! Да на что ему это? В Белополье он сидит, в стольном граде. Была ему охота сюда соваться!

— Окей, никто не говорил, что будет легко, — пробормотал Василий.

Он заметил под ногами тропку, неширокую, но хорошо утоптанную, как будто кто-то часто ходил мимо кладбища к озеру — уж не костомахи ли?

Василий с подозрением взглянул на холм, но там всё было тихо. Неподвижно стояли серые камни, грубо отёсанные. Какие-то вытянутые, как столбы, какие-то квадратные, кверху чуть шире, и все накренились то вбок, то вперёд. Попадались и округлые валуны, которым, похоже, не придавали форму, а как нашли, так и поставили.

Вот и дом старухи, такой же тёмный и обветшалый, как избы в деревне. Его оживляла земляная крыша, поросшая ярким мхом и редкими пучками длинных трав с метёлками на концах, которые гнул ветер.

В доме, несмотря на открытые окна, было мрачно. Может, как раз потому, что два окна из трёх выходили на кладбище. Топилась печь, такая же нескладная, как и у старосты, тоже без трубы.

— У вас что, мастеров нормальных нету? — спросил Василий, моргая заслезившимися глазами. — Кто же так печи ставит! Весь дым в комнату идёт. Нужно приделать трубу, чтобы дым выходил наружу.

— Каков умник! — хмыкнула старуха. — А от гнуса как спасаться будешь? Ишь, печной мастер нашёлся.

И она, убрав с лавки какую-то резную доску на ножке — на её верхушке, на зубцах висело волокно, — пригласила гостей садиться. Сама захлопотала у печи, что-то у неё там варилось в горшке.

Местным, похоже, было вообще плевать на комфорт. Ни кроватей, ни кресел, ни диванов — захочешь днём прилечь, так и негде. Только полати и жёсткие лавки, на таких долго и не просидишь. Они, наверное, и не сидели, что им сидеть, если ни интернета, ни телевидения, ни приставки. Книги тоже не почитаешь. Вот только чем ещё заниматься? Даже огородов не держат, и как только не скисли от скуки.

Василий осмотрел дом: вот, может, кружки и тарелки вырезают из дерева. Горшки лепят. Грибы на нитку нанизывают, травы сушат. Одеяла из лоскутков шьют. Вот эта доска с волокном — прялка, что ли? Прядут. И всё? И вот так всю жизнь?

Тут он понял Тихомира, который варит медовуху и пьёт с чертями. Что ещё, и правда, делать?

Старуха поставила перед ним деревянную кружку с травяным отваром, некрашеную, без ручки. И Марьяше такая досталась, и Мудрику.

— Пейте, — сказала хозяйка и тоже подсела за стол. — Силы прибавится.

И, посмотрев на одного только Василия, прибавила задумчиво:

— Может, и ума…

— Ума у меня и своего хватает, — хмуро ответил он и осторожно сделал глоток. — Учитывая обстоятельства, я действую логично. Кто-то из вас в курсе, граница насколько широкая? Если, скажем, прыгнуть с шестом?

— Ты пей, Вася, пей, — ласково сказала Марьяша, явно с намёком.

— А если кто-то с той стороны на телеге подъедет, — упрямо продолжил Василий, — и я сяду, а он меня увезёт, то я выберусь за пределы границы?

— Может, токмо в другое царство если, — задумчиво сказала хозяйка, а потом внимательно посмотрела — глаза большие, чёрные, взгляд жгучий, — и спросила:

— А выберешься, что делать станешь?

— Мне домой нужно, что ещё, не могу же я тут всю жизнь торчать. Значит, найду вашего колдуна и договорюсь, чтобы он меня назад отправил.

— А что взамен предложишь?

Василий почесал в затылке и поморщился: ударился, будет шишка.

— Ты же не думал, что он даром помогать станет? — насмешливо спросила старуха. — Да тебя к нему и не допустят.

— Нет, вы не понимаете, — сказал Василий.

И, вертя кружку в пальцах, всё им рассказал. Как жил в своём Южном, как в школу ходил, как дружил с Пашкой и Олегом. Рассказал про легенду, и про ту ночь в детстве, когда они проверили, можно ли попасть в другой мир, но ничего не вышло.

Кое-как, потирая лоб и жестикулируя, объяснил про свою работу. И как вышел на прогулку с Волком, а там полнолуние, парк, облако, ворона, горка эта проклятая. И как съехал с горки, и Гришка его выплюнул, рассказал.

— Вот такая фигня, — закончил Василий, разводя руками, и допил остывший отвар. — Что я теперь должен думать, по-вашему? Что вы настоящие? Неа, я думаю, это бред. Может, мне нужно тут умереть, чтобы очнуться в своём мире…

— Вася, не вздумай! — заголосила Марьяша. И в руку вцепилась намертво, как будто он прямо сейчас шёл умирать. — Бабушка Ярогнева, убеди его, неразумного, а то ведь и правда помрёт!

— Помереть успеешь, — сказала хозяйка.

— Тогда колдун мне нужен. Значит, он меня вернёт обратно.

— Лихой он, — тихо сказал