– Это я сосватал вас в ГУБОП,[5]– признался Стоун. – Они были не в восторге – я говорю о руководстве МВД, – но я сумел настоять на своем.

Романцев поперхнулся и долго прокашливал горло.

– Я давно подозревал, что все так и было. Начальство даже не пыталось скрывать свое неприязненное отношение к моей персоне. Они бы давно от меня избавились, но помешало чье-то заступничество. Иногда мне позволяли ловить преступников. Так это вы, Стоун, выступали все это время моим ангелом-хранителем?

– Да, я приглядывал за вами, – сказал Стоун. – Я не хотел потерять вас навсегда, я слишком многое в вас вложил. Пожалуй, вы наиболее одаренный из всех людей, кого я знаю, но любой ребенок разбирается в политике лучше, чем вы. К сожалению, такие случаи встречаются нередко. Вы стали делать много ненужных вещей, поэтому пришлось на какое-то время вывести вас из игры.

– Речь не обо мне, – махнул рукой Романцев. – Скажите, что стало с теми людьми, кого вы предали?

Стоун некоторое время размышлял, нахмурив лоб, затем вопросительно посмотрел на Романцева:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю о людях, которых вы сдали американцам.

– А, об этих…

Стоун в первый раз за все время разговора позволил себе открытую улыбку, продемонстрировав полоску белых зубов. «А зубы-то у него искусственные», – с удовлетворением отметил про себя Романцев.

– Ничего с ними не случилось, – продолжил Стоун. – Никто из них не был осужден, таков один из пунктов договоренности со спецслужбами Запада. Хотя определенные неудобства они, конечно, испытали. Но мне их не жаль. Я не люблю предателей. К сожалению, иногда приходится иметь дело с ними…

– Я как раз разговариваю с одним из них, – хмыкнул Романцев.

– Так что моральная сторона меня мало беспокоила, – продолжил Стоун, пропустив реплику мимо ушей. – Если бы их сдал не я, то это сделал бы кто-нибудь другой. А так я заключил выгодную сделку…

– И нажили на этом дополнительный капитал, – подхватил Романцев.

Увидев, что Стоун нахмурился, он поспешил добавить:

– Речь не о деньгах. Я слишком хорошо вас знаю, чтобы подумать, что вы сделали это ради денег. Мне вообще пока неясны мотивы вашего поведения в последние годы. Но в данном случае я говорил о политическом капитале. Посредством этой и некоторых других подобных акций вы тесно сблизились со спецслужбами Запада, а через них – с определенными политическими кругами. Я не прав?

– Вы не так безнадежны, как я думал, – удовлетворенно произнес Стоун. – Мне действительно удалось установить доверительные деловые отношения с Западом. Если мне была нужна информация о делах наших соотечественников за рубежом, я ее тут же получал. Но я не злоупотреблял доверием. Зачем? Мы и в прежние времена восемьдесят процентов нужной нам информации черпали из открытых источников. К тому же я не все отдал, кое-что у меня осталось про запас. Вполне достаточно, чтобы контролировать ситуацию. Вы у меня не единственный такой были.

– Итак, вы сами только что признались, что имели возможность оказывать немалое влияние на ход событий. Но, как я понял, в итоге вы получили совсем не то, к чему стремились все эти годы. К власти пришла мафия. Я не думаю, что вас устраивает такое положение вещей.

Стоун некоторое время молчал, кончиками пальцев массируя виски. Наконец он выпрямился в кресле и спросил:

– Вы, очевидно, устали и голодны? К сожалению, полноценный отдых я не могу вам предоставить…

– Я не кисейная барышня, – перебил его Романцев, – могу потерпеть. Жаль прерывать разговор на самом интересном месте.

– Хорошо, – кивнул Стоун, – тогда продолжим. Вы сказали, к власти пришла мафия. Нет, Романцев, мафия еще не пришла к власти. Но через три, максимум четыре месяца она ее возьмет. Если, конечно, мы не сумеем переломить ход событий. Но дело даже не в этом.

– А в чем же? – поинтересовался Романцев.

– Мафия не хочет брать власть. Она ей ни к чему. Мафию устраивает хлипкое равновесие между правопорядком и преступностью. Вернее, ее устраивает то положение вещей, которое имело место еще сравнительно недавно, два-три года назад. Мафия, Романцев, это люди, причем очень богатые люди, и они не прочь насладиться своим богатством. Таких людей несколько десятков, от силы сотня, вы же понимаете, что на вершине преступной иерархии места не так уж много. Этих людей больше устраивает западный вариант преступности, чем отечественный. Кому хочется жить в обществе, где каждый воюет с каждым? Но баланс нарушен, равновесия более не существует. Я повторяю, мафия не хочет брать власть. Мало того, ее лидеры напуганы до смерти. Но их заставляют бороться за власть, свирепо подавляя всякую попытку воспротивиться будущему объединению всех значительных группировок и кланов в единый организм. Итак, мафия объединяется, чтобы взять власть. Но не для себя. Для того, кто ее использует.

– Мне и самому это не раз приходило на ум, – признался Романцев. – Вы пытались выяснить, откуда грозит опасность и кто за всем этим, черт побери, стоит?

– Не задавайте глупых вопросов, Романцев, – холодно произнес Стоун. – Конечно, мы сделали все, чтобы это выяснить. Но обо всем по порядку. Вы знаете, какую должность я сейчас занимаю?

– Конечно. Советник президента по национальной безопасности и по совместительству секретарь Совета безопасности страны.

– Назначение состоялось три месяца назад, но все эти годы я продолжал заниматься комплексом вопросов, связанных с обеспечением безопасности государства. У меня были самые широкие полномочия, и я старался пользоваться ими рационально. Не все зависело только от меня, поэтому не пытайтесь изображать Стоуна неким серым кардиналом, воплощающим за спиной безвольных правителей в жизнь свои дьявольские планы. Не будем упрощать. Помимо меня в государстве есть и другие весьма влиятельные люди, и наши цели не всегда совпадали. До середины девяносто пятого обстановку в стране хотя и трудно назвать оптимальной, но все же она была достаточно стабильной. К этому времени мы уже начали выходить из кризиса…

– Все это дерьмо собачье, Стоун! – вмешался разъяренный Романцев. – Дерьмо и ложь! Я не согласен ни с одним вашим словом!

– Это ваше право, – сухо заметил Стоун. – Я вас выслушал, теперь извольте слушать меня. Вы часто упоминали девяносто первый год, много всякого сказали о моем предательстве. Что же вы забыли упомянуть о главном?

– Не возьму в толк, о чем вы говорите? – Романцев с изумлением посмотрел на Стоуна. – О чем я забыл сказать?

– О главном, Романцев. О том, какими мы были тогда.

В голосе Стоуна появились властные нотки. Это был прежний Стоун, несколько постаревший, но все еще полный сил. И, как в былые времена, он представлял смертельную угрозу для каждого, кто попытается встать на его пути.