Самое разумное — это идти домой и ждать Александра. Ольга ноет, солнце светит, моя прическа — атас!.. И мы идем по Садовой в сторону Невского. Некоторые мудаки очень странно проявляют свой восторг. Пройдет какой-нибудь мимо тебя, шепнет «ебаться» — и уж след его простыл. Неужели за такое короткое слово он успевает кайф получить? Бабки в своем репертуаре: «Тунеядки, куда ваши матери смотрят… скоро голыми по улицам ходить будут…» Мы молча проходим и нахально улыбаемся. А какой-нибудь юноша за нас вступится: «Молчи, старая, проходи мимо. Не загораживай прекрасный вид». Мы — прекрасный вид — выплываем на Невский.

Кого можно встретить на Невском недалеко от «Сайгона»? Конечно, Дурака. Он перебегает проспект и, качая головой, подходит.

— Ну, Наташа… Как, ты себе подстригла косы?… Догадываюсь, чье влияние.

— Нам не нужны влияния, мы сами с усами. А что, тебе не нравится?

— Ну, ты о чем? Супер-дупер! Изменилась будто. Серьезная такая.

Ольга фыркает и, кривляясь, встает в позу обиженной.

— А я, значит, Витенька, несерьезная? Вот пойду и наголо побреюсь!

Ха-ха! Могу себе представить. Решимости в Ольге только на мелкие делишки и хватает.

— Девочки, пойдемте шампанского выпьем. Я вас угощаю.

Приглашение от Дурака?! Это что-то необыкновенное.

Ольга чуть в ладоши не хлопает. Я тоже не против, но меня начинает мучить совесть. Вернее, она начала меня мучить вчера вечером, на «Алых парусах». Будто я что-то нехорошее делаю. Что только?

В баре у Дурака все знакомые. Встаем у стойки. Дурак шепнул бармену: «Запиши на меня», — и тот что-то в книжечку записал. Ни хуя себе конторка! Кредит у них тут! Бармен вполголоса рассказывает Дураку — не нам же! — о каком-то Пылесосе. Нет, Распылитель его кличка. В общем, его посадили. Он через «дипа» переправил целый контейнер икон за границу. Дурак ехидно хихикает.

— Ну вот, теперь вместо Израиля поедет в хорошо известном направлении.

«По шпалам-бля, по шпалам-бля, по шпалам!» — я пропела Ольге на ухо. Мы не остаемся в баре, выходим вместе с Дураком. Он убегает на «дело», а Ольга дуется на меня.

— Ты ему не жена ведь, своему Сашеньке. То ты с Володькой-баскетболистом, то ты с Гариком… Что ты, действительно, такая серьезная?!

Не слушая ее, я иду в сторону метро «Московский вокзал». А вот и Гарик. После его последнего телефонного звонка мы не виделись. Ольга так ничего и не знает.

— Куда же ты пропала, Наточка?

Он уже тянет свои волосатые ручищи ко мне. Я готова выдрать его усы по волоску. Только не нервничать, спокойненько… Он уже что-то планирует. Сейчас я тебе спланирую…

— Конечно, Гарик, поедем. И зачем в ресторан? Сразу к тебе поедем. И будем наслаждаться друг другом. Ебаться будем. И ты, держа меня за зад, будешь приговаривать: «Кончи, кончи, Клавочка!»

Его взгляд из удивленно-довольного становится недоверчивым. Ольгина физиономия постепенно краснеет.

— И в придачу к своей сперме ты вольешь в меня заразу. Или ты уже вылечился?

Гарик прекрасно умеет себя контролировать. Но я заметила его секундное замешательство, бегающие глазки, испуг. Я со всего маху бью его по лицу. Желваки на его челюстях, как два узла. Ольга вдруг орет: «Женя! Женя!» Я кричу, шиплю и хриплю: «Пиздюк проклятый!» В момент, когда кулаки Гарика уже сжаты и нависают надо мной, подскакивает Женя. Он очень ловко встает между мной и Гариком. Ольга что-то лепечет Жене, он в свою очередь что-то говорит Гарику по-грузински. Глаза у Гарика будто в крови. И он смотрит на меня своим кроваво-диким взглядом из-за плеча Жени. Тот поворачивается, подмигивает Ольге и кивает в сторону метро. Нам долго намекать не надо. Ольга хватает меня под руку, и мы бежим. Мы бежим даже по эскалатору. Хотя ясно, что Гарик не погонится за мной, — Женя ему уже предложил выпить, сказал, что есть клевые телки…

— Наташка, как ты его!.. Если бы не Женька, он бы тебя убил. А я его сто лет не видела, надо же — по-грузински говорит. Ты тоже мне — подружка! Ничего не рассказываешь!

И не буду ничего ей рассказывать. Вот тебе и «Алые паруса», вот тебе и новая прическа, вот и погуляли…

* * *

Мои волосы падают. Может, и надо было их слегка начесать и лаком покрыть. Накручиваю челку на бигудинку и подметаю пол в «моей» комнате. Звонка в квартиру не было, но я слышу, как кто-то входит. Я оборачиваюсь с метлой в руках, с бигудинкой на лбу. Саша… Он чем-то похож на Гарика. Хватает меня за руки и начинает трясти.

— Где ты была, а? Где?

Чужой какой голос у него!

— Что я сделала такого? Что ты меня трясешь? Где я была?

— Вот именно — где?

Я его так ждала, а он…

— На «Алых парусах» я была. Я ждала, ждала твоего звонка…

— Недолго ты ждала!

— Мне теперь и из дома нельзя выйти, да? Я была с Ольгой, с какими-то мальчишками. Я была на проводах белых ночей. Я, может, с детством прощалась!

— Тебя видели ночью! В компании пьяных уродов. Пьющую из горлышка. Пьяную!

— Неправда. Там все пили из горлышка. Они не уроды — молодые мальчишки. И я не была пьяная. Мы просто гуляли!

Я готова разрыдаться от обиды. Он садится на диван, закуривает. Все так же сигаретку держит — между указательным и большим. Может, он в тюрьме сидел? В кино все уголовники так сигаретку держат. Что я оправдываюсь перед ним?

— Что ты, свихнулся? Я же не скрываю, где я была!

Бросаю дурацкую метлу и сдергиваю бигудинку.

— Я подстриглась, а ты…

Он уже улыбается, но грустно.

— А как же хвостик?

Господи, хвостик ему жалко! Я подхожу и сажусь ему на колени. Он целует меня, треплет волосы. Командир. Конечно, ему захотелось покомандовать мной. Но это хорошо. Это значит, он меня своей считает. И я хочу быть его, нужной ему.

У Мамонтова любимая женщина забрала надежду на нужность — не нужен он ей. Виктор завербовался в экспедицию, в тайгу. Через месяц уезжает. Сашка странно поглядывает на меня, когда Витька про экспедицию говорит. А Мамонтов все поет песни про любимых и преданных женщин и про друга, который уехал в Магадан — «снимите шляпу, снимите шляпу», — потому что друг уехал просто так, сам.

Мы идем с Александром по улице, и мне кажется, что мы парим в воздухе. Не высоко, а слегка как бы оторвавшись от асфальта. И все на нас смотрят.

Он… Ах, он красивый, и он похож на воина. Каждая мышца — кулак. Лицо его недвижимо. Он поворачивает его направо — улыбка, улыбка мальчишки. Воин с улыбкой мальчишки. Он видит ее. Она… Она покачивается на тонких ножках, и на правой коленке ссадина — она очень любит движение. И ножки, все ножки — мельком полоска юбочки, как качели на бедрышках… И голова в треугольной косынке — красное, синее, белое, и синие якоря. И рот полуоткрытый, и глаза распахнутые в восторге, неверии, что все это с ней…