Под крышей дома гнездятся ласточки, а в теплые дни из чердачного окошка вылетает пара летучих мышей. Опасность здесь представляют собой лишь совы, бесшумно проносящиеся над грядками и газонами. Они способны схватить крысу раньше, чем она вообще сумеет заметить, что сверху её уже засекли блестящие всевидящие очи.

Каждый вечер по двору прохаживается молодой рыжий кот. Он останавливается рядом с крыльцом и своими желтыми глазищами рассматривает отверстия наших нор! Тогда старая собака начинает предостерегающе рычать, а здешний облезлый кот поднимается, фыркает и чихает, делая вид, что вот-вот кинется на пришельца. Тот рассерженно машет хвостом, мяукает и, перепрыгнув через забор, удирает. Кот и собака засыпают, громким храпом и сопением утверждая свою победу.

Боль прошла, опухоль понемногу спадает, коготь начинает отрастать снова. Я пока ещё хромаю. Спрыгивая с канализационной трубы, чувствую острую, колющую боль. Боюсь долгих, далеких прогулок.

Я набираюсь сил и постепенно выздоравливаю. Раны заживают, и шрамы зарастают мягким пушком новой шерсти.

Живущие в доме крысы привыкли ко мне, и я могу теперь свободно передвигаться по всей их территории.

Я частенько задумываюсь – а не остаться ли мне здесь навсегда?

В норе тепло и тихо. Люди, животные и здешние крысы дружелюбны. Еду искать не надо: её и так всегда больше, чем можно съесть. И все же мне снится гнездо под портовой набережной, снятся недавние скитания. Я подхожу к краю сада и из-под плетей фасоли разглядываю тротуары ведущих в сторону порта улиц.

Вернуться? Остаться? Во мне борются два желания – уйти или остаться на месте…

Я знакомлюсь с близлежащими домами, изучаю ближайшие окрестности. За стальной сеткой забора нет уже ни фруктовых деревьев, ни розовых кустов, ни грядок с овощами…

Крысы, которых я здесь встречаю, ходят неровным шагом, качаются, подпрыгивают, падают, опрокидываются на спину, перебирая в воздухе лапками, пристают и кусаются, притворившись разозленными, а уже в следующее мгновение готовы в полном согласии заснуть рядом с тобой в куче рассохшихся бочек, пыльных ящиков или пластмассовых контейнеров.

Их голоса тоже звучат иначе, все в них какое-то не такое, все искаженное, хотя они и выражают хорошо знакомые мне чувства.

Писк-предостережение не настораживает, писк страха не пугает, призыв к бегству не вызывает ощущения тревоги, и крысы словно совсем его не слышат. Писк желания, который я только что слышал, был адресован не самке, а мне. А старая самка, спящая в куче газетных обрывков, всасывает в себя воздух, как слепой крысенок в поисках наполненного молоком материнского соска.

Распространяемый здешними крысами запах обеспокоил меня, но одновременно он же заинтересовал и вызвал любопытство. Они проходят мимо меня – спотыкаясь, качаясь, падая, как маленькие крысята в раннем детстве, а ведь все они уже взрослые, зрелые, старые, растолстевшие, опытные.

Обалдевшие, одуревшие, теряющие сознание. Их широко распахнутые глаза отсвечивают каким-то своим внутренним блеском, шерсть взъерошена, волоски спутаны. Они бегут вперед, разбегаются во все стороны, засыпают где попало… Спят по подвалам, в подпольях, тяжело дыша, со вздутыми животами и полураскрытыми глазами. Они спят, и им снятся сны. Они перебирают во сне лапками, точно от кого-то убегают. Пищат так, точно вдруг оказались в пасти змеи. Вертятся вокруг своей оси, точно им только что раздробило хвост в мышеловке. Скребут когтями стену, точно стараясь проделать в ней проход. Скрежещут зубами, точно грызут древесину или перегрызают оловянную обшивку электрокабеля.

Чаще всего они не обращают на меня никакого внимания. Лишь когда я тычусь в них носом, нюхая идущий у них изо ртов запах, они переворачиваются на спину, недовольно урчат и продолжают спать дальше.

Они блюют, выбрасывая из себя густую жижу. Я нюхаю, проверяю содержимое их желудков, но там слишком мало следов пищи и куда больше переваренной жидкости. Я осторожно обхожу блюющую крысу с круглыми вытаращенными глазами. Она смотрит на меня невидящим взглядом.

Хочешь добраться до того места, откуда распространяется этот одурманивающий запах?

Большое здание из красного кирпича.

Крысы вываливаются из ведущего внутрь прохода, истекая слюной и мочась прямо на ходу. Я иду туда за такой же молодой, как и я, крысой, которая радостно спешит, подпрыгивая на бегу.

Огромные емкости с бродящей светло-коричневой жидкостью, Я вспрыгиваю на бетонное основание и по трубе быстро добираюсь до металлического края большой бочки.

Испарения налитой в неё жидкости ошеломляют меня, и я боюсь упасть. Сильнее хватаюсь коготками, чтобы не рухнуть в пучину. Сверху, как в тумане, вижу плавающую на поверхности утонувшую крысу с торчащими наружу белыми клыками. Она как будто смотрит прямо на меня… Я отворачиваюсь и спрыгиваю вниз, на пол…

Сбоку из бочки, из небольшого крана сочится пахучая жидкость. Я подбегаю поближе и, встав прямо под кран, жду, когда капля упадет прямо мне в рот.

Я глотаю каплю за каплей, пробую… Сладковато-кисловатый приятный вкус, чувствуются мелкие пузырьки воздуха. Капли падают прямо в рот, в ноздри, стекают в горло, в пищевод. Жидкость начинает мне нравиться – в ней есть что-то такое… какая-то скрытая сила, которая мне пока ещё неведома. Она позволяет забыты обо всех неприятностях, о мучительных скитаниях, о Крысолове…

Зал с висящими под потолком лампами, булькающие трубы, виднеющиеся вдалеке фигуры людей – все это вдруг начинает казаться близким и родным.

Чего мне бояться? Я сильный, быстрый самец. Я всегда успею удрать, ускользнуть, выбраться из любой западни.

Я пью, пью, пью, а жидкость капает непрерывной струйкой прямо в рот и скатывается с губ, языка, десен прямо в желудок. Часть капель попала мне на спину, шерсть слипается и пропитывается тем самым запахом, который так заинтриговал меня у здешних крыс.

Они не нападают друг на друга, не отпихивают, не дерутся. Золотистая жидкость примирила все семьи, пропитала всех запахом перебродившего солода, ячменя, хмеля, дрожжей. Крысы здесь уверены в своей безопасности, брюхо у них раздуто, потому что их внутренности переполнены бродящим пивом, они спокойны, веки у них тяжелеют и глаза закрываются сами собой. Каждый пьет до одурения…

И вот я снова – молодой отважный крысенок, который только-только вступает в жизнь, который чувствует силу и остроту своих клыков, который ничего не боится и переполнен доверчивостью ко всему, что его окружает.

Надо мной раздаются громкий всплеск и писк. Это в бочку упала ещё одна неосторожная крыса. Но я все продолжаю ловить ртом сочащиеся из крана капли.

Я ухожу лишь тогда, когда висящие под потолком лампы начинают кружиться и плыть, как по волнам, сталкиваться друг с другом и разбегаться в стороны, падать вниз и снова взмывать ввысь.

Я пытаюсь идти прямо, но лапы, как я ни стараюсь ставить их твердо и уверенно, разъезжаются на кафельных плитках, заплетаются, спотыкаются.