рисовала в своих мечтах. Родилась в Ниигате, потеряла родителей, стала приемной дочерью родственников, державших ресторанчик, с первым своим мужчиной рванула в Токио. После всех мытарств и лишений, ценой огромных усилий достигнув нынешнего положения, Кадзу пребывала в уверенности, что ее мечты однажды непременно сбудутся. Уверенность была ничем не обоснована, но до нынешних пор ее жизнь, пусть и не по прямой, текла согласно этой уверенности.

До осени прошлого года она получила вроде бы все, чего желала, ей даже показалось, что эта уверенность больше не нужна. Но после встречи с Ногути, потрясенная тем, как внезапно воспылало ее сердце, она поняла, насколько ей необходима все еще тлевшая убежденность.

Много позже, даже когда дело доходило до того, что общество неправильно понимало ее, пылкость чувств и уверенность странным образом уживались. Нельзя сказать, что страсть Кадзу к Ногути была прагматична. Нельзя сказать, что Кадзу гналась исключительно за репутацией. Их роман с Ногути развивался так естественно, что Кадзу, поступая сообразно своему характеру, не прилагала особых усилий для осуществления мечты. А потом обнаружила, что мечта осуществилась сама собой. Всего-то и нужно было, не думая ни о чем, подождать, пока вино созреет, попробовать его и убедиться, что оно пришлось по вкусу.

Недоразумение возникло из-за искренней и чрезмерно наивной радости, которую Кадзу выказывала в ожидании брака с Ногути. Пожалуй, ей следовало проявить сдержанность.

К вечеру двадцать второго марта уже потеплело. Ногути пришел рано и теперь обсуждал с Кадзу тонкости приема гостей. Он спокойно сидел в зале и безо всякого интереса выслушивал предложения сидевшей рядом Кадзу.

Она показала Ногути меню:

– Сегодня подадут блюдо, которого нет в этом меню. Оно связано с церемонией Омидзутори, но это тяжелая пища. Боюсь, если подавать блюдо к завершению банкета, гости уже не смогут его есть. Так, наверное, лучше подать после того, как ты объявишь всем о нас с тобой?

– А какая связь между тем, что я объявлю, и этим блюдом? – с легким сомнением в голосе спросил Ногути, машинально проделывая щипцами для углей дырочки в пепле, красивыми складками покоившемся в жаровне.

– Ну… – запнувшись, начала Кадзу, опасаясь обычной реакции Ногути. – Вид блюда порадует всех, и твое сообщение, думаю, будет выглядеть очень остроумно и к месту.

– Так ты предлагаешь мне устроить представление?

– Вовсе нет. Это просто идея. Даже приглашение на чай несет какой-то смысл.

– Разве мы преследуем какие-то важные цели? Я собираюсь сказать о нас с тобой самым надежным друзьям, они очень приятные люди. Я никогда не стремился к помпезности.

Кадзу ощутила, что подвернулся удобный случай.

– В таком случае сделаем, как ты говоришь. Станем думать только о желудке и подадим вслед за закусками.

Тут прислуга сообщила, что прибыли директор газетного издательства и восьмидесятилетний старец.

Кадзу с самой радостной улыбкой поднялась, чтобы встретить важных гостей. В свежести ее лица, которая словно стерла прежнее напряжение, не было ничего, что могло бы обеспокоить потрясенного до глубины души Ногути.

Восьмидесятилетний старец, как всегда, держал в руке традиционную сумку-мешок. Его красивые седые волосы прикрывали уши, и, в парадном кимоно, с идеально прямой спиной входя в зал, он выглядел величественно. Директор издательства вел себя так, словно единственное оправдание его жизни – роль преданного слуги из свиты такого человека.

– А-а, Ногути, прекрасная была поездка!

Старец сразу опустился на почетное место. Кроме него, претендовать на это было некому. Тема беседы сразу же ушла от поездки в Нару: старец принялся рассказывать, что вчера читал по желанию его величества лекцию «История газетного дела в Японии».

– Времени было не много, так что я не мог останавливаться на подробностях. И тем не менее… – говорил старец. – Естественно, интереснее всего оказался разговор о периоде Мэйдзи. Для нас, стариков, это понятно, но вот беда, и для его величества Мэйдзи – это «добрые старые времена».

– Наверное, потому, что вы, учитель, вели разговор в духе «добрых старых времен».

– Во всяком случае, император не рассматривает настоящее время в ряду лучших и надежных времен.

Гости собрались, подали сакэ и закуски. Кадзу через некоторое время покинула зал, но вскоре вернулась в сопровождении двух служанок, которые несли большой поднос, где полыхало синее пламя. Гости были поражены.

– Факел Нигацудо! – провозгласила Кадзу.

На искусном блюде, помещенном на низкий столик, горели факелы по числу гостей, бамбуковое ограждение было сделано из мяса курицы. Вздымалось пламя большого факела – облитое ромом жареное мясо птицы, горные травы, разложенные вокруг него, символизировали горы близ Нары. Изобразили даже таблички, запрещавшие вводить лошадей на территорию Нигацудо.

Гости хором хвалили замысел. Предприниматель сказал, что в этом году смог дважды увидеть ритуал Омидзутори, и тут же сложил по этому поводу хайку. Кадзу мельком взглянула на Ногути.

Тот не выглядел особо счастливым. Лицо напряженно застыло, во взгляде, которым он обменялся с Кадзу, сквозило нечто похожее на гнев. Однако Кадзу выдержала этот взгляд, успокоилась и даже дерзко погрузилась в ощущение счастья. Ведь она знала, что неприязнь Ногути – это попытка сохранить частичку достоинства в тех случаях, когда женщина указывает, что ему делать.

Она спокойно поднялась с места. Сделала вид, что направляется в конец коридора, а сама спряталась в тени следующего сочленения раздвижных стен.

Вскоре из зала раздался голос Ногути. То были слова, которых Кадзу так ждала.

– Сегодня вечером я хочу сообщить вам, дорогие гости, кое-что важное: я и хозяйка этого дома, Фукудзава Кадзу, решили пожениться.

Всеобщее минутное молчание нарушил насмешливый возглас старца:

– Я полагал, что у нашего Ногути талант к жизни равен моему, но он меня переплюнул! Я счастлив, что не был так одарен. Давайте за это выпьем. А где хозяйка? – И он сердито прикрикнул на директора газетного издательства: – А ты чего ворон считаешь? Звони скорее в издательство. Разве это не сенсация?!

– До сих пор этим занимались репортеры.

Все засмеялись, и почувствовалось, что компания разом успокоилась.

– Да где же хозяйка?! – снова воскликнул старец.

Во время их совместного путешествия Кадзу не слышала у него такого тона и уловила в его голосе намеренно выставленные напоказ необузданные чувства, свойственные современнику эпохи Мэйдзи. По пути в зал она столкнулась с директором, который шел звонить в издательство. Послушный директор мимоходом ущипнул Кадзу за полное плечо и поспешил дальше.

На следующее утро в газете появилась заметка. И сразу же раздался звонок от Нагаямы Гэнки. Он весело приветствовал Кадзу:

– Доброе утро. Давно не виделись. Все хорошо? Я тут прочитал в газете, – наверное, ложные слухи, да?

Кадзу помолчала в трубку.